Александр Филиппов - Возврати его в преисподнюю. Сказка

– Ну-ну, – сдержанно покивал Шишмарёв.

Тут-то Надежда Игоревна и ввинтила ловко:

– Да, кстати, Руслан Антонович… Для организации этого неформального, не прописанного в областном бюджете мероприятия потребуются… э-э… некоторые расходы…

Шишмарёв покривился.

– Вам в приёмной кейс передадут. Я распорядился.

Барановская, тоже стреляный воробей, помня о судьбе федерального министра Улюкаева, заявила, прощаясь:

– Спасибо. Я за ним водителя сейчас подошлю…

Бережёного, как говорится, и бог бережёт!

Жаркий июльский день, слегка приглушенный под сенью вековых сосен, заботливо прикрывающих усадьбу от сторонних взглядов и прочих напастей, всё тянулся и тянулся, вымотав окончательно Дымокурова дальней дорогой, новыми впечатлениями и связанными с ними переживаниями.

Почивать в отведённой ему комнате, как и всё в доме, заставленной тяжёлой, чёрного лака антикварной мебелью с огромной кроватью в центре, было ещё решительно рано.

За окнами, зашторенными тяжёлыми портьерами и прозрачной тюлью, ещё догорал окрашенный в предзакатный багрянец вечер.

Глеб Сергеевич, поставив на крытый тёмно-зелёным сукном ломберный столик свой чемодан, расстегнул пряжки, замок-молнию, и принялся распаковывать вещи.

Ещё с давних лет, когда командировки, в основном в пределах области случались в его чиновничьей жизни частенько, он возил с собой один и тот же комплект. Синие тренировочные штаны с белыми лампасами, оранжевую майку-безрукавку со слегка растянутым воротом, многократно стираную и выцветшую по этой причине, но ещё вполне приличную. В зимнее время к сему прилагалась толстая шерстяная кофта – топили в районных гостиницах, как правило, из рук вон плохо. Пошарив на дне, под ворохом сменного белья – трусов, носок, чистых носовых платков, он извлёк из чемодана тапочки-шлёпанцы, уложенные в полиэтиленовый мешок.

Бритвенные принадлежности, флакон одеколона, упаковка таблеток, которые он принимал каждое утро против гипертонии, толстый том детективов «Агаты Кристи», запасные очки – вот и весь нехитрый скарб, с коим пожаловал наследник в имение.

Облачившись в вольготную, лёгкую одежду, Глеб Сергеевич, потомившись несколько минут у окна, не слишком решительно покинул спальную.

Бродить по дому в одиночку ему показалось неприличным: здешние обитатели могут решить, что он в жадном нетерпении осматривает новые владения. А вот выйти летним вечерком во двор – вполне естественно для горожанина, истосковавшегося по природе, по чистому, настоянному на целебной хвое, лесному воздуху.

Отставной чиновник шагнул за порог, и, ориентируясь по памяти, прошёл длинным сумрачным коридором с несколькими выходящими в него и наглухо закрытыми сейчас дверьми, к угадывающейся по светлому пятну прихожей.

Никто из обитателей усадьбы ему в этот час не встретился. Дом был погружён в особую, глухую, гнетущую тишину, которая наступает порой только в таких вот, отдалённых от людской цивилизации, уединённых жилищах.

Тяжёлые двустворчатые входные двери были распахнуты настежь. Тонкая тюлевая занавеска, должно быть, от мух, колыхалась чуть заметно на ощутимом едва сквознячке. Там, на улице, гулял свежий ветерок, сменивший дневную жару, и шумевший сейчас удовлетворённо где-то в необозримой вышине верхушками реликтовых сосен.

Стараясь ступать неслышно, словно боясь вспугнуть сокровенную тишину сонного дома, Глеб Сергеевич прошёл на просторное каменное крыльцо, оглядел окружающее, подёрнутое дымкой тумана от остывающей земли, пространство.

Дом за его спиной – огромный, органично вписавшийся в окружающий ландшафт, будто выросший в незапамятные времена сам собой из этой вот песчаной почвы вместе с могучими, заматеревшими, незыблемыми в своём величии соснами, был безмолвен таинственно, не светясь в сумрак ни одним из окон.

Пространство перед домом, поросшее травкой, было пустынным и тихим. Лишь за границей огороженного штакетником участка, в густом, совсем непроглядном в ночном мраке подлеске, пощёлкивала заливисто какая-то невидимка-пичуга.

«Господи! И это теперь всё моё!» – ощутил вдруг всю меру свалившегося на него невзначай счастья Глеб Сергеевич.

Когда-то, в ранней юности, он хотел стать писателем. Любил читать книги, и едва ли не с первого класса, научившись складывать буквы в слова, принялся сочинять истории, подражая сюжетам немногих прочитанных им к той поре детских книг. Сперва – устно, пересказывая затем одноклассникам, позже – излагая их на бумаге не устоявшимся почерком.