Роман Кузнецов - Когда смеется Кутх. Книга вторая. Часть первая

Третий, младшенький, с позывным Паук, был похож на своих старших товарищей как попугай на орла. Те двое были воинами, странными, но явно хлебнувшими военной романтики большой ложкой. На их фоне рыжий юнец казался недоразумением, чуждым элементом, по причудливому стечению обстоятельств втянутым в какую-то большую игру, сути которой он не понимал, хотя играл в нее с полной самоотдачей. Он хвостиком ходил за старшими и выполнял все их поручения. А уж они то его держали в черном теле. Особенно изгалялся Рахман. Он заставлял юношу по четыре – пять часов в день заниматься странной гимнастикой, напоминающей причудливую смесь йоги, кунг-фу и фехтования. Получалось у рыжего плохо, поэтому Рахман все время ругался, а иногда и бил своего ученика, от чего тот всегда ходил со свежими синяками и ссадинами. Доставалось ему и от Бригадира, но в значительно меньшей степени. Но рыжий не обижался и с удвоенной энергией брался за выполнение странных, находящихся на грани идиотизма, заданий. При этом рыжий постоянно экспериментировал и проявлял инициативу, за что также бывал частенько бит. К военной науке юноша был неспособен в принципе. Оружие не любил, выстрелов боялся, боли не терпел, от вида крови падал в обморок. К дисциплине не приспособлен генетически. При этом нельзя сказать, что он не старался. Старался, и даже очень. Но по своей натуре он самое простое и очевидное распоряжение трактовал по-своему, пропуская все приказы через оригинальную призму своего восприятия действительности. Атаман был уверен, что если ему поручить при помощи одного ведра сделать двенадцать одинаковых куличиков, то через несколько минут воодушевленной работы он выдаст двенадцать оригинальных строений лишь отдаленно напоминающих заданный стандарт. Оставлять без присмотра это ходячее недоразумение было крайне опасно. За неделю пребывания в лагере он умудрился сжечь две палатки (его по незнанию оставили за кострового во время полевого выхода), полностью разрушить старый сарай (прослушав лекцию, он решил изготовить взрывчатку самостоятельно) и сломать макет пулемета (как он умудрился это сделать, до сих пор остается загадкой). Теперь этот чудик роет окоп у пятой лунки. Ох, он им там понастроит, сохрани Господь его душу. Ни один враг не разберет.

Плавный поток размышлений атамана был безжалостно прерван резким торможением и болезненным прыжком в неудобном кресле. Зубы лязгнули со стальным звуком, едва не отхватив пол языка. Пропитанная потом кубанка, скользнув по гладко выбритому черепу, сползла на глаза, лишив возможности визуального восприятия действительности. Что-либо поправить атаман не мог, ибо был вынужден максимально раскорячиться на кресле, чтобы хоть как-то смягчить болезненные удары о выступающие части кабины. Совершив несколько зубодробительных прыжков, машина остановилась. Батя еще несколько секунд посидел, замерев в нелепой позе, потом медленно сполз на кресло, поправил кубанку и в ярких образах охарактеризовал водителю его манеру езды. Тот в долгу не остался и в тех же доходчивых и сугубо народных выражениях объяснил, что виноват не он, те, кто не ремонтировал дороги все двадцать три года незалежности, от чего они стали похожи на танковый полигон. Атаман не обиделся. Он знал, что это правда. Несмотря на то, что в война пока не задела этих мест даже краешком, ни один снаряд не упал на окрестные поля, ни один танк не поломал асфальт своими гусеницами, передвигаться по местным дорогам было крайне затруднительно и очень травмоопасно как для пассажиров, так и для техники: глубокие ямы и выбоины, крошеный асфальт, а кое где и полное отсутствие полотна превращали обычную поездку в незабываемое приключение полное опасностей и разных неожиданностей и с непредсказуемым финалом. Счастливчикам удавалось отделаться парой синяков и ссадин и мелким ремонтом подвески. Остальные несли более чувствительные потери. Атаман с водителем дважды обошли свой минивэн и с приятным удивлением констатировали, что серьезных повреждений нет, а подвеску все равно перебирать надо было (прокушенный язык и ушибленный позвоночник в боевой обстановке за ранение не считаются). Казаки уже было собрались продолжить свой путь, как вдруг заметили, что на обветшалой автобусной остановке, метрах в тридцати, сидит пожилая женщина. Как она тут оказалась? Что ждет? Или кого? Как добралась? И как уезжать собирается? Автобусы тут, почитай, недели две не ходят. Атаман кивнул водителю, чтобы остался, мало ли что, а сам, не спеша, направился к женщине. Подойдя ближе, снял кубанку, слегка поклонился и произнес: