Сергей Черепанов: Воскресенье, понедельник, вторник…

Тетя Рая – великан. Когда она сидит, кажется, что стоит. А когда стоит – очередь кажется маленькой, как дети. И она может съесть целую миску окрошки, ту здоровую миску, что Соня моет ноги. И за словом в карман не полезет. Соне она нравится. «Боевая! – говорит бабушка. – И такое несчастье». Мне трудно понять, это – рост, или ее мерзавец—жених, или разговоры о том, что магазин скоро закроют, рыбы нет, и ей с ребенком придется возвращаться к мачехе в Мариуполь. – Всё плохо, – говорит она бабушке, – когда мы заходим забрать уже почищенную рыбу.

– Но рыба же есть? – пытается утешить Соня. Понимая, что если это – рыба, то и Сенька Патарашный – кавалер.

– Возьмите, София Михайловна, – шумно вздыхает Рая. И передавая сверток, отворачивается со стыдом.

Я рыбу не очень люблю. Кушать её долго. И можно, не дай бог, подавиться костью. А вот смотреть можно без конца. Как блестит золотым бочком, как выплывает, как, испугавшись, вильнёт и скроется в глубине. Как стоит у стекла и смотрит на тебя широко открытым глазом, будто спрашивает: «Чего тебе надобно…»

– Деда! А почему рыбы не говорят? – спросил я однажды. – Они глупые, или у них языка нет?

– Язык тебе покажет Соня, когда будет готовить рыбу. А не говорят… Я бы на их месте тоже молчал.

– А при чём здесь я? – не расслышав, о чём речь, спрашивает Соня из кухни.

– Я говорю, что за них все скажет Рая.

– А я при чём?

– Ты покажешь ребенку язык.

– Я, кажется, покажу тебе что-то другое, лахминзон. – Бабушка заходит к нам, руки в боки – и пристально смотрит то на Яшу, то на меня. – Что вы здесь хихикаете? А? Что он наговорил тебе? А? Что ты делаешь круглые глаза? Я вас выведу на чистую воду! Я всё понимаю…

– А по-рыбьи? – спрашивает Яша, хихикая. (И я уже не могу держаться.) Что я сейчас скажу? – Яша раскрывает рот три раза с булькающим звуком, точно рыба. – Что я сказал?

Соня, чувствуя подвох, еще внимательнее глядит на нас, переводя взгляд. И тут я не выдерживаю и начинаю хохотать, как резаный. Яша улыбается. И Соня, фыркнув: – Цвай—пара! – идёт на кухню.

– Ты – моя – рыбка! – кричит ей вдогонку Яша. – Буль-буль-буль!

Сегодня в «рыбном» сухо. Бассейн пуст. Ни воды, ни рыбы. Ни людей. «Завоза не было, – говорит тетя Рая кому-то. – Может быть в среду. Зайдите завтра, я буду знать». Бассейн стоит пустой, стекло и кафель в грязных разводах, и на дне его вообще нехорошо. Тетя Рая сидит, подперев щеки толстыми кулаками, и смотрит на улицу. Глаза её пусты, как бассейн. Нет ничего пустее.

Я выхожу из «Живой рыбы» и, что вы думаете, – Яша дает мне конфету, «Мишку», а будет ещё и «Белочка», на потом – мои любимые! Яша купил их только что, в ларьке. Ведь нам предстоит ещё какая дорога. И столько дел впереди, пока не придем к дяде Лёве в «Пищевые концентраты». Тем более Соня запретила обжираться у него конфетами. Мы и не будем. Яша взял немножко, по сто грамм того и того. Что такое сто грамм – капля в море.

– Я не знаю, – говорит Соня, – этот твой Лёва – одно и то же, одно и то же. Конечно, денег не стоит. – А муку мне дала с жучками! Что теперь с ней делать? Ну и что, что высший сорт? Теперь морока просеивать! Нет, что б что-то приличное – «Кис-кис». Бэбке этой проститутке «Столичные» небось. А ребенку – я тебя уверяю, – пососала, выплюнула и ребенку дала. Не знаю, они, по-моему, и 50—процентной не заслуживают. И он еще просит сестре?!

Ну, что на это ответить. Яша и не отвечал, изображая на лице что-то неопределенное, что Соня принимала, как одобрение, и успокаивалась. Требовать же большего, то есть активного участия в разговоре, Соня не стремилась. Яша всегда чем-нибудь занят: кушает, а с набитым ртом не поговоришь, или что-нибудь мастерит или налаживает. Дедушка умеет всё: и набойки подбить, и калошки на брюках подрубить, и сплести авоську, и сделать накат на стене, и почистить хрусталь, и «наполеон», и банки, и клизму…

А ещё он умел делать путёвки. Не доставать, а именно – делать. И бабушка ему говорила:

– Коле ты должен сделать в первую очередь, – в Трускавец, куда ж еще – чтобы хорошо оздоровиться. Нет, как хочешь, вплоть до того, что за счет Лёвки – пусть сидит здесь, и жрёт свои марципаны с жучками. Азочка обойдется! А Коле сам бог велел, ты просто обязан, он же делает головку – загляденье! – люби меня! Я даже слушать ничего не хочу!

И дедушка уходил за путёвками, вернее уезжал, на неделю или на две, в Крым или Карпаты, Бердянск или Миргород. Его, работника совсем другого отдела, бросили на восстановление санаториев и домов отдыха – «Людей надо оздоровить». И Яша снова развернулся. Денег на ремонты не было ни у кого, но Яша – где солдат, где стройучастки железной дороги, где стройгруппы заводов – приезжал, убеждал, «вы строите – и вам путевки, вашим коллективам, льготные – 50-ти, 30-ти, 10-ти процентные!» И все были довольны. И, в общем, обязаны Якову Исаковичу Бедерову, руководящему работнику родного министерства. Шутка ли – за четыре года – 85 объектов. Что говорить – умел!