Сергей Черепанов - Воскресенье, понедельник, вторник…

Из цеха на поле, с поля – на участок свинооткорма, оттуда – на станцию получать американскую помощь, со станции – на элеватор, с элеватора – на бурты за картошкой, оттуда – в рабочую столовую, а был еще и пошив кисетов для фронта, и рукавиц, и одеял, и пруды, и ясли, и чего только Яша не затеял и не довел до ума, то есть до реальной отдачи, ну и, конечно, до грамоты, записи в характеристике, медали, ордена. – Жаркие были деньки! – говорил Яша. И под гимнастерку поддевал и майку и баевую фуфайку. А поверх френча сталинского фасона – так на фото – кожаное пальто нараспашку. Потому что нараспашку на френче видны орденские планки, видны отчетливо даже на фото. В начале мая для разнообразия надевал он габардиновый плащ, и тоже нараспашку. Но и под плащ и под пальто орден не надевался, не полагалось, и можно было, не дай бог, зацепить, сорвать, утерять. Утерянные ордена замене не подлежали. Вот почему он так ждал лета или конца мая, торжественного дня, и так тщательно подбирал одежду, обувь, головной убор.

К Яшиному прекрасному росту и точеному (совсем не еврейскому) носику гармонировало, как говорил дядя Лёва, исключительно всё. И мягкая фетровая шляпа, и клетчатая тиролька с пером, привезенная из Венгерской Народной Республики, и кожаное шоферское кепи, которыми во время войны комплектовались «студебеккеры», и берет, и даже носовой платок, завязанный на четыре угла.

Но, во-вторых, это не имело никакого особого значения, потому что сейчас не надевалось.

А во-первых, и можно сказать – в единственных, все это лишнее – и плащ, и пальто – не надевалось ради одного – ради того, что бабушка называла непонятным словом «кувыт», ради того, чтобы дать приличный фон для орденских планок и самого ордена «Знак Почёта».

Высокий не закрытый ничем лоб, лоб вдохновителя и организатора, открытая двубортная грудь в подтверждающих этот лоб медалях и орденах, и рядом внук, от которого, как говорил дядя Лёва, глаз не оторвать. Разве можно что-то добавить к такому счастью?

Оказывается, можно. Теперь я знаю точно и могу вам сказать не по секрету. Давным-давно, еще до войны, Яша поймал Золотую Рыбку и попросил у нее, чтобы она стала бабушкой, то есть чтобы превратилась в красавицу Соню и стала его женой. А та сказала «Хорошо. Но теперь ты будешь исполнять мои желания. И не три – а все!» А Яше только этого и надо. Потому что родиться волшебницей – это одно, а стать им – совсем другое. Совсем другое дело. И устроить пусть не сказочную, но вполне приличную жизнь, что всегда было не просто, ой, не просто…

«Золотце», «рыбка»… Теперь все становится понятным. Артель инвалидов имени 34-ой годовщины Красной армии, полуподвал, серый халат, измазанный краской, цех наката рисунков на кульки, где Яша работал техноруком, когда его ушли из министерства.

И Соня – Золотая Рыбка.

Вы можете представить ее на производстве? И все же Соня потребовала и Яша трудоустроил ее к себе, на фабрику кожгалантереи. Почему к себе? А характер? Кто бы её держал, кроме Яши? Но и он очень скоро понял и перевел владычицу морскую в надомницы, для пенсии и вообще, якобы плести сетки, которые обычно вязал сам, вечером после работы.

Настоящая жизнь начиналась вечером, когда Яша, поужинав и попив чайку, прилаживал начатую сеть на батарею.

– Ну? – Соня садилась напротив, и дедушка нехотя начинал, и море уже волновалось, из пучины всплывали какие-то Галины, Полины, Сегуты… И только Ирэна, председатель месткома…

– А Таранова? – перебивала Соня.

– Сидела, ниже травы, как воды в рот набрала. А Ирэна одна…

– Таранова… – Соня, кажется понимала, кто за этим стоит.

– Таранова ничего. – (наивный Яша, ой, наивный!) – А Ирэна встала за меня грудью. Напомнила им…

– И ты ей веришь?! «Таранова ни при чём». Это она настроила, уверяю тебя, она Шкловеру диктовала… Голову даю на отсечение, она!

Придворные волны интриг накатывали – и докатывались до кухни и, – какой там затушить! – только разжигали вулканы коварства и мстительности. Какие планы, маневры, дезы и коалиции! Как горели щечки, ноздри раздувались, и груди вздымались от возмущения! Как хороша она была в гневе, безусловно, праведном. И Яша, забывая плести, смотрел на Сурочку влюбленными глазами.

Изо всех дедушкиных друзей дядя Лёва любит меня больше всех. Потому что: «Этого ребенка нельзя не любить. Вы не поверите, я в жизни не встречал…» – заводит он свою восточную песню каждый раз, когда мы с бабушкой заходим в магазин.