Кирилл Берендеев - ЦТП

Когда цикл был почти закончен, мой замечательный соавтор Аня Райнова вдруг предложила написать некое послесловие, продолжение не странствий одряхлевшего героя, которого в одном из последних рассказов я все же выпроводил в отставку, но «подвигов» человека совершенно нового, возможно, его дальнего потомка. Молодого, энергичного, но бестолкового, наступающего на те же грабли, и становящегося тем же, при сходных и, одновременно совсем иных обстоятельствах. Ну разве можно было отказать? Тем более, что результатом должна была стать сатирическая повесть.

Мы взялись за работу, она продолжалась, с долгими перерывами, значительное время, пара лет ушло на то, чтоб написать всего-то четыре авторских листа текста. Но дело мы не бросили, повесть спасли, больше того, она нежданно стала именно тем финалом, которого в моем цикле не оказалось. Вернее, который был, но довольно слабо выраженный. А потому, долгожданному появлению повести «Ненормативная этика…» оба были довольны – и по самым разным причинам, а не только потому, что завершили большое дело. Главное, как завершили, как подвели черту под всем объемом историй о Центре терраформирования. Нам кажется, весьма удачно.

Ну а вам, дорогой читатель, решать, как выписан весь цикл. Будет весьма приятно узнать ваше мнение.

С уважением, Кирилл Берендеев.

(в оформлении обложки использована фотография неизвестного автора «Длинная зала в дублинском колледже св. Троицы» (Тринити-колледж), 1885г.)

Самый край Пояса Ориона. Бархатная тьма беспроглядной ночи, в сравнении с которой, земное небо кажется световой феерией. Мне предстояло отправиться еще дальше, к звезде, которая не входила даже с состав нашей галактики, на такую периферию, куда я, за все время моей работы, и не предполагал ступить. Тем более, таким образом.

Это был всего лишь второй полет на космическом корабле. И первый по служебному заданию. Недалеко, по меркам нашего времени, до планеты 2012, находящейся за краем Пояса Ориона, в сотне парсек от него. Мгновение для перехода – если бы там находились действующие врата. Но в том-то и дело, что канал тахионной связи оказался разорван – и, как назло, случилось это сразу после того, как на планету, немного обустроенную роботами, прибыла первая группа техников и старателей. Первые проверяли и корректировали состояние терраформированной планеты, вторые принялись за извлечение ее богатств. Время – деньги, сами понимаете. И чем больше времени планета находится в стадии терраформирования, тем быстрее ее приходится разрабатывать. Так и случилось с 2012: частые поломки не давали подсоединить ее к системе врат, а едва соединение случилось, и техника удалилась за новые горизонты, освобождая место людям, полетел термоядерный генератор. Починить на месте его не смогли, поэтому послали грузовик с запасным и кое-каким дополнительным или позабытым в спешке оборудованием с планеты 1834, вместе со мной, находившимся там с целью проверки недавно введенных объектов Центра терраформирования планет.

Собственно, я сам напросился в экспедицию. Мой начальник, получив докладную, обрадовался внезапному рвению. Не противились и на 1834, наоборот, рады были спровадить молодого, а потому изрядно всем докучавшего эксперта. Лететь предстояло почти месяц, мне предложили улечься спать, но я предпочел не пропустить старт и выход на траекторию – единственно, ради чего и хотелось пережить заново детские воспоминания о первом полете до Нептуна и обратно, – и улегся сам, когда того потребовал корабельный вычислитель.

А проснулся через двадцать дней. Под истошное завывание сирены и кроваво-красные огни диспетчерского пульта – ну точь-в-точь как в старинных фильмах о мужественных космопроходчиках. Вот только этот сигнал с бортового вычислителя, транслировавшийся непосредственно в мозг, заставил сорваться с места и помчаться к спасательной шлюпке. На корабле произошла внезапная разгерметизация грузового отсека.

Когда я ворвался в шлюпку и задраил дверь, корабль тряхнуло. Новое предупреждение порадовала еще меньше: «Неполадки в прямоточном тахионном ускорителе». На мои приказы разобраться в обстановке, шлюпка не отреагировала. Ей достаточно было сообщения о резком возмущении поля, возможно, от старой линии перехода или скорее, недавнем следе другого корабля, не указанном в навигаторе, но вставшем как забор на пути судна. В возмущение поля и ударился корабль, на крейсерской скорости в четыре с лишнем тысячи световых.