Наталия Ильина: Страшнее пистолета

Кроме описания местоположения тазов и обуви в сигналах содержались жалобы на грубость Гавриловой и невоздержанность ее языка. Последнее было чистой правдой. Гаврилова не идеал добропорядочности, и вообще соседки одна другой стоили... Но если Селиверстова во время визитов общественности хранила кроткое молчание, то Гаврилова вела себя буйно, помогая Федяевой оживлять "сигналы" яркими деталями...

Но согласитесь: если к вам в дом постоянно является одна и та же дама, распространяющая о вас разные гнусные слухи, то это неприятно! Ругать ее, конечно, не следует, но вот просить общественность поручать визиты кому-нибудь другому – на это-то Гаврилова имела право. Она и просила. Она спрашивала: "Но почему всегда Федяева?" Не знаю, что отвечали Гавриловой на этот вопрос, но зато хорошо знаю, почему всегда Федяева... Ее не надо было упрашивать. Она по первому зову – и даже без зова – готова была кинуться в квартиру Гавриловой...

Какой же огонь горит в груди этих людей, что питает их энергию? И, между прочим, и т. Павлов и т. Коренев уже третий год живут в другом доме, даже в другом районе, но свой прежний дом, и в частности т. Гаврилову, вниманием не оставляют! А ведь нагрузок у обоих и без того достаточно!

Возьмем хотя бы т. Павлова. Четыре года он трудится на общественных началах в суде своего района. Одновременно был заместителем председателя товарищеского суда. Выполнял обязанности общественного инспектора по паспортной работе. Переехав, Павлов взвалил на себя нагрузки по новому району, но и некоторые прежние сохранил! И в своей квартире Павлов не знал отдыха! Он неусыпно наблюдал за соседями, мужем и женой преклонного возраста. Навещавшая их взрослая дочь иногда хотела остаться у родителей ночевать, и хотя у нее была в Москве своя комната, такие ночевки т. Павлов считал противозаконными и их не допускал. Слезы дочери, мольбы родителей, даже сердечный припадок, случившийся однажды с престарелым отцом, – ничто не могло смягчить товарища Павлова. Когда он на страже закона, инфарктами его не запугаешь.

Мне захотелось познакомиться с этими людьми, сжигавшими себя на общественной работе, и я попросила их прийти в редакцию. Пришли двое – тт. Коренев и Павлов.

Первый высок ростом, худощав, носит усы, выражение лица имеет суровое и непреклонное. Второй невысок, суетлив, говорлив и улыбчив. Чтобы я сразу поняла, с кем имею дело, т. Павлов вынул бумажничек и продемонстрировал разные удостоверения. Одно из них гласило, что т. Павлов является "общественным помощником прокурора" того района, в котором давно уже не проживает. Ну и по новому району были бумажки, удостоверяющие кипучую деятельность т. Павлова. А еще были при нем две пожелтевшие газетные заметки, восхвалявшие общественную деятельность т. Павлова. И грамота имелась, отмечавшая заслуги т. Павлова в организации работы "по воспитанию населения".

Свои удостоверения т. Коренев демонстрировать не стал. Лишь намекнул, что и у него хватает разных бумаг...

Спрятав бумажничек, т. Павлов посоветовал мне обратить серьезнейшее внимание на Гаврилову, ибо она повинна в смерти мужа, звание заслуженной артистки получила по блату, учеников своих калечит...

– И – развращает, – сурово присовокупил т. Коренев.

– Но позвольте, – сказала я. – Все это вы писали давно, в том... гм... сигнале. И вас вызвали и сказали, что сведения ваши лживы и что...

С усмешкой человека, которого не проведешь, т. Павлов заметил, что товарищ, не пожелавший поверить этим сведениям, непременно сожительствует с Гавриловой, иначе почему бы он стал ее защищать? Коренев кивнул подтверждающе...

А мы были не на кухне коммунальной квартиры. И не сидели на лавочке перед домом, где, сплевывая семечную шелуху, можно черт-те что нашептывать про соседей. Мы находились в редакции газеты. Как же эти двое не чувствуют ответственности за каждое свое слово? Неужели им неизвестна разница между сплетней и обвинением? Впрочем, чему я удивляюсь? Эти же сплетни они излагали письменно, полагая, что в обвинения их превращают не доказательства, а подписи "представителей общественности". Сплетня с такой подписью автоматически превращалась в "сигнал". И "сигналы" сходили им с рук!

Ведь их просто вызвали в учреждение, где работает Гаврилова, просто сообщили, что, дескать, "сигнал" не подтверждается, и вполне любезно с ними простились. Ошиблись, дескать, ну с кем не бывает?

А когда они действовали как представители общественности, а действий этих им никто не поручал, и когда письма писали, ставя подписи тех, кто писем этих в глаза не видел, то их, вспомните, не гнали с общественной работы и удостоверений не отбирали.