Михаил Жванецкий - Собрание произведений в пяти томах. Том 3. Восьмидесятые

– Извините, позвольте бросить окурок.

– Вы его хорошо потушили? А то у меня уже было…

– А вы знаете, Кишинев улетел, вы слышали, что они вчера устроили… И им дали какой-то резервный самолет, и они буквально час назад... А, нет-нет, вот они идут.

Снова кишиневские крики:

– Где начальник смены?

– Где дежурный по транзиту?

– Чтоб в трехмоторном самолете не было ни одного двигателя – это преступление. Они думали, мы ничего не понимаем. Где дежурный по транзиту? Почему Кишинев задержка неприбытием, когда метеоусловиями Харькова выпущены на борт 2432 рейс 1763 от 25.10.76 года Кишинев – Москва, опозданием 16 часов, 38-я стоянка.

Радио: «Послушайте информацию».

– Наконец-то.

– Запрещается перевозить…

запрещается иметь…

запрещается использовать…

запрещается принимать…

запрещается сдавать...

в дополнение к запрещениям запрещается располагаться…

пассажиров рейса 583 Минводы – Львов просят от посадки воздержаться!

Наш человек – лучший в мире пассажир, лучший в мире покупатель, лучший в мире зритель, ибо ничего он не видел.

МПС с 36-го года издало инструкцию, где все триста пунктов – «клиент обязан» и лишь один – «МПС имеет право».

И тем не менее лишь самолетом можно облететь эту огромную страну, которую портят магазины, только магазины...

– Вы пришли в магазин, там ни черта нет. Ваши действия?!

– Ну как?.. Я возьму...

– Нечетко.

– Вы посреди незнакомого города, очередь большая, предмет кончается, времени нет. Ваши действия?..

– Ну я...

– Долго стоял, заплатил, привезли не то, привезли не туда, требуют денег, подают в суд. Ваш ответ?..

– Ну как же я...

– Казалось – «хлеб – булки», никогда не было очереди. Вы пришли в тапочках, тут толпа. Реагируйте!

– Да на черта мне, уйду без хлеба.

– Вы пришли в магазин «Все для садовода», а ничего для садовода там нет. Ваши действия?

– Какие мои действия – пошлю их!

– Стоп! Все! Недоумие, отсутствие реакции, низкая бытовая моторность, полное неумение ориентироваться на знакомой местности. Лишаетесь гражданства, подвергаетесь домашнему аресту в коммунальной квартире, пожизненному смеху детей.

Наши беды непереводимы. Это непереводимая игра слов – даже Болгария отказывается. Они отказываются переводить, что такое «будешь третьим», что такое «вы здесь не стояли, я здесь стоял», что такое «товарищи, вы сами себя задерживаете», что значит «быть хозяином на земле». Они не понимают нашего языка, ребята. Как хорошо мы все придумали. Мы еще понимаем их, но они уже не понимают нас. Ура, границы перестают быть искусственными! Наш язык перестает быть языком, который возможно изучить. Мы можем говорить громко, без опасений. Шпион среди нас – как белая ворона. По первым словам: «Голубчик, позвольте присесть» – его можно брать за задницу. Зато и наши слова: «Эта столовая стала работать еще лучше» – совершенно непереводимы, ибо, если было «лучше», зачем «еще лучше»? Да, это уж никто не поймет, хотя и мы – не всегда.

А наши попевки: «порой», «иногда», «кое-где» «еще имеются отдельные...»? А борьба за качество? Кому объяснишь, что нельзя сначала производить продукт, а потом начать бороться за его качество? Что такое сыр низкого качества? Может, это уже не сыр? Или еще не сыр? Это сыворотка. А сыра низкого качества не бывает. И велосипед низкого качества – не велосипед. Это все дерь... сырье! Которое должно стать велосипедом.

И стали низкого качества не бывает. Сталь – это есть сталь, кефир есть кефир, сметана – это сметана. Но мы все правильно сдвинули, чтоб запутать иностранцев и сбить с толку остальных. То, что мы называем сметаной, сметаной не является. Когда нужна сталь, она найдется. А домашнее все – из чертежей тех конструкторов, что на низкой зарплате. Их тоже конструкторами нельзя назвать, как эти деньги – зарплатой.

Только тронь комбайн, чтоб он чище косил, – чуть ли не историю в школе надо лучше читать. Поэтому уборку мы называем битвой. А бьемся с комбайном. И все это – «невзирая на погоду». Неблагоприятная погода в каждом году породила непереводимую игру слов: «невзирая на неблагоприятные погодные условия...» Это значит – дождь. Как перевести, что дождь был, а мы – «невзирая»?

Как учат нас писатели: жизнь и язык идут рядом, я в даже сказал – это одно и то же. И непереводимая игра слов есть непереводимая игра дел. Я скажу больше: нас компьютеры не понимают. Его спрашивают, он отвечает и не понимает, что отвечать надо не то, что хочешь. Это тонкая вещь. Ему пока свезут данные, кое-что подправят; в него закладывают, кое-что сдвигают – и ему у себя внутри надо сообразить. Поэтому после него, перед тем как показать, тоже кое-что двигают. Спрашивается: зачем он нужен?