Урал улыбается

— Сожительницы и сожители! Бросим все силы на борьбу за перенос свадьбы на май месяц! — восклицал Петр Иванович.

Борьба началась. Четвертинкиных уговаривали, упрашивали, умоляли. Аргументированно убеждали. Клятвенно заверяли, что в мае весь дом с радостью примет участие в организации торжества.

А Степан Николаевич и Коляша тем временем продолжали активно готовиться к знаменательному событию. Удрученные жильцы все чаще встречали их во дворе с сумками и авоськами, в которых зазывно позвякивали полулитровые стеклянные емкости. Сама Четвертинкина отправилась в деревню, — организовывать закуски и приглашать родню.

Катастрофа неизбежна, она неумолимо надвигается. Что будет? Что станется с квартиросъемщиками, если в сорокаградусные морозы оба кочегара котельной снова неделю будут гулять на свадьбе и декаду переживать развод?

Уфимский юморист. Работает в нефтяной промышленности. Среди месторождений полезных ископаемых неожиданно наткнулся на перспективные залежи юмора.

— Кто ты? — спросили меня в художественной мастерской.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, — сказал я.

— Выпить хочешь?

— Нет. Я пришел заказать вам картину, поясной портрет зайки, можно с морковкой.

— Смешно на деревенских, бедность фантазии! — сказали мне. — Приходи через два дня, придумаем сюжет, составим калькуляцию, оплатишь счет и начнем.

— Кто ты? — спросили меня через два дня.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3.

— В..?

— Нет, не хочу. Я пришел за сюжетом, калькуляцией и счетом.

— Ты уже приходил?

— Два дня назад. Я заказал портрет: на переднем плане зайка до пояса, или по-простому бюст, нижних конечностей и хвоста не нужно.

— Что-то такого не помним, — сказали мне, мучительно вглядываясь в меня.

— Как не помните? — сказал я, подходя поближе и увеличиваясь в размерах. — Это же вот я!

— Так, так, так... вспомнили!

— Ну вот и хорошо, — сказал я, — давайте начнем творить.

— Наивный ты, Антонов! Картина должна созреть там, внутри, — и показали на живот, — а ты механически подходишь. Все это пережить нужно, чтобы образ сложился, а остальное дело техники. Приходи-ка, дорогой, завтра. Мы пока подумаем, составим калькуляцию, оплатишь счет и — начнем.

— Хорошо, — сказал я и пришел на следующий день.

— Кто ты! — сказали мне, мучительно вглядываясь в меня.

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, пить не буду, давайте калькуляцию и счет на портрет зайки.

— Не увеличивайся в размерах, Антонов, все равно мы тебя забыли. Сейчас выпьем и все напишем.

— Не хочу, — сказал я.

— Нет, дорогой, без калькуляции мы не можем. Так: уши — пара, морковка — одна.., заяц будет мужчина или женщина?

— Наверное... мужчина, — застеснялся я.

— Тогда пишем: пиджак — один, майка — одна, усы — пара, хвост — один, барабан — один.

— Куда столько? — удивился я. — Для чего майка, если есть пиджак, брюк и хвоста не нужно и, тем более, барабана.

— Измучил ты нас, Антонов! Пиджак без майки — негигиенично, хвоста и ног не будет, но на то мы художники, чтобы зритель почувствовал их за кадром. Барабан для смеху. Представь, Антонов, следующую жизнеутверждающую картину: из леса выходит длинноухая образина в пиджаке и с барабаном, находка?

— Находка, — сказал я без энтузиазма.

— А теперь получи счет: пятьсот рублей картина, сто — рамка и до свидания. Приходи, дорогой, через месяц. Все понятно?

— Все, — сказал я, подавленный широтой творческого замысла и финансовых расходов...

— Я Антонов, воспитатель детского сада № 3, пришел за портретом длинноухой образины в пиджаке и с барабаном. Портрет, как говорится, должен быть во весь бюст. Счет оплачен, месяц прошел, — сказал я через месяц.

— А, Антонов! — сказали мне, мучительно вглядываясь в мои родные черты. — Творим, творим, но деталей еще нет, так что приходи, дорогой, через неделю.

— Это невозможно, — сказал я, — деньги перечислены, время истекло, я больше ждать не могу. Дети плачут, зайку просят.

— Усложняешь ты жизнь, Антонов. Выпить хочешь?

— Хочу! — заорал я.

— Тогда беги!

Я помчался в магазин, через пять минут принес бутылку водки, налил всем по полстакана и выпил с коллективом.

— Другое дело, Антонов, — сказали мне, — счас будет.

Через десять минут портрет был готов. Через двадцать — я уже вошел в кабинет директора детского садика, поставил картину вверх ногами и сказал: