Герман Кант - Рассказы

Нет, о предубеждениях не могло быть и речи. Что написано было в книге об этих тварях, из коих одна отзывалась на имя Вильям, превосходило все их ослизлые облики, какими они мне представлялись.

Не только из-за помех в телефонной связи, но еще и потому, что слово, сказанное вслух, теряет свой устрашающий смысл, я повторял услышанные мною невероятные данные, прежде чем заносил их на бумагу. Я записал, что голова у игуаны четырехгранная, на затылке бугристая, что спереди на горле у нее большой отвислый, усеянный шипами мешок. Я запротоколировал наличие бедренных пор, лежащей открыто барабанной перепонки, а также нескольких костей нижней челюсти, кроме того, я записал информацию зоологов о том, что нрав этой И. малопривлекательный и умом она, кажется, не отличается, зато — злобностью и коварством.

Дабы этих тварей изловить, говорилось далее в сообщении как кузена, так и исследователя, к ним подбираются насвистывая, что побуждает iguanae tuberculatae радостно высовывать свои четырехгранные головы из листвы деревьев и кустарника.

К тому же, прочел мне кузен, естествоиспытатель Брем заметил, что речь идет явно о глуповатых созданиях, и это я тоже записал, равно как и сбивающее с толку заключение, что уже при незначительном понижении температуры эта скотинка грустнеет. Свое сообщение об игуанах автор иллюстрированной «Жизни животных» заключал сдержанным замечанием: «Те особи, которых я мог наблюдать, не вызвали моей симпатии».

— Этого только не хватало! — крикнул я кузену, и человек, который ждал по другую сторону стеклянной стенки и, видимо, прислушивался к моему разговору, испуганно отскочил когда я, повысив голос, стал повторять стержневые понятия в характеристике, данной Бремом: затылок бугристый, брюхо умеренной величины, часто меняющаяся общая окраска сжатого с боков тела.

— Хотел бы я видеть индивида, — воскликнул я в своей гулкой коробке, — которому симпатична чешуйчатая ящерица с мешком на горле и с несколькими костями нижней челюсти.

Не услышав ответа от кузена, я предположил, что он, подобно человеку, навострившему уши за стеной будки, в ужасе отскочил от телефона.

Я освободил аппарат ожидающему, и если верно разглядел в слабом свете, то мой преемник вошел в будку с чрезвычайной осторожностью. Видимо, боялся, не пованивает ли там игуаньей пастью и секретом бедренных пор.

На обратном пути сквозь сумерки улицы Гора Пренцлауэр я спросил себя, почему не пожелал фрау Лене Зимонайт по телефону спокойной ночи. Она, конечно же еще сидит над своими полисами и, может, попросила бы меня взглянуть на них через ее нежное плечико.

Сколь бы я ни думал и как бы хорошо ни знал, почему я не позвонил, все сводилось к одному: Вильям tuberculata стоял между нами. Правда, Альфред Брем писал, что эти ужасающие ящерицы, демонстрируя величайшее равнодушие к окружающему миру, часами сидят на одном и том же месте, но, возможно (так уже мыслил я), они только делают вид. Ведь в той же статье они характеризовались как весьма коварные.

Нет, ни за что на свете не хотел бы я жить в одной комнате или в одном гроте с игуаной. Прекрасная аптекарша может по натуре своей быть такой, какая она есть. Я же по натуре совсем иной и не умею ладить с существами, у которых барабанная перепонка лежит открыто.

Что-то подобное увидел я во сне и при первом же удобном случае откровенно поговорил с Леной, объяснив без обиняков, почему нельзя рассчитывать на мой ответный визит к ней. Но так как в остальном при этом удобном случае я проявил достаточно нежности, то Лена восприняла мое заявление снисходительно. У тебя, сказала она мне, как у каждого человека, есть право на недостатки, а визиты сюда меня нисколько не затрудняют. В конце концов, с тобой можно общаться, чудовищное состояние твоей ванной комнаты, надо надеяться, вот-вот кончится, хотя и так у тебя вполне сносно.

Ко мне, бывало, обращались и более пылко, но вполне могло ведь случиться, что Лена стала бы горячо защищать Вильяма или с жаром клеймить меня позором за мою человеко-шовинистическую ограниченность. А так я отделался легким испугом и даже узнал, как фрау Зимонайт обрела сего противного малогабаритного ящера. Его оставил господин Зимонайт, когда их дороги разошлись и они делили имущество. Несчастное существо, сказал господин Зимонайт. привыкло к этой квартире куда больше, чем он сам, вдобавок новая его жена не была расположена к рептилиям.

Понятное дело, Лена не удержалась от замечания, что эта новая жена наверняка подошла бы и мне, я же с удовлетворением отметил, что пугающая движимость была результатом развода, а не симпатии. Высказать свое удовлетворение я поостерегся, но меня тут же осенило: если Вильям столь привязан к своему жилищу, так именно Лену надо из него извлечь, и я набросал в уме текст объявлений об обмене наших двух квартир, в которых говорилось: «со всеми удобствами, включ. игуану», а также о моей свежеоблицованной ванной.