Герман Кант: Рассказы

Когда фрау Зимонайт сняла сумку со своих милых коленей и собралась уходить, я спросил:

— Должность, которую вы занимаете в страховой кассе, все еще называют «агент»? Я имею в виду царящую в стране чрезмерную щепетильность.

— Щепетильность эта уже привела к тому, что должность моя больше так не называется, — ответила фрау Зимонайт. — Мы называемся уполномоченными, и это, кстати говоря, моя вторая специальность.

— А первая и главная — домашняя хозяйка?

— Первая и главная — аптекарша, и в разводе, если вы это имеете в виду.

Я это имел в виду. Но какая же досада! Ведь в ней я снова встретил наконец женщину, которая хотела, чтоб все было выражено точно, а сама понимала все с полуслова. Аптекаршу, которая вполне могла бы сыграть в кино «прекрасную аптекаршу». В разводе, как и я, стало быть, свободную и холостую, как я. Но в том-то и дело, что не как я, а хоть и холостую, но имеющую в запасе некоего Вильяма. Какая же досада, раз уж ее лаконизм так ладился с моим лаконизмом.

Я вышел проводить ее, и в коридоре она бросила в направлении ванной взгляд, который подытожил нашу дискуссию о страховых полисах.

— Н-да! — сказал я. — Если вы и в аптеке так же здорово действуете, как в страховании!

В ответ фрау Зимонайт дала мне свою визитную карточку:

— Может, вам еще какая-нибудь идея придет в голову!

При такой походке, какой она спускалась с лестницы, и при том, как она помахала мне, остановившись на площадке, я понял — идеи не заставят себя ждать.

Однако я повременил неделю, прежде чем попытался набрать в своей конторе номер ее телефона. Мои сослуживицы убежали в магазин напротив за какими-то гардинами с голландским узором, а мне, когда я стану разговаривать со страховой агентшей Зимонайт, их уши ни к чему.

Она к аппарату не подходила, что я мог предположить заранее. В это время дня в аптеке имели дело с действительными бедами, а потому сообщение о бедах, таких, скажем, как сгоревшие чулки или поломка стиральной машины, выслушали бы не слишком охотно.

Несмотря на столь убедительные соображения, я долго слушал гудки: ведь и фармацевтши бывают иной раз больны или берут положенный день для домашних работ. Пока я ждал, я задавался вопросом, что мне делать, если в трубке отзовется Вильям. Я могу положить трубку, но это будет трусостью. Я могу спросить, в какие часы принимают в ремонт электроплитки, что, правда, тоже будет трусостью, но ответ Вильяма позволит судить о его характере. Если он облает бедного обывателя, не знающего, куда податься со своей неисправной плиткой, значит, ясно — недостоин милой, изящной фрау Зимонайт. Если пустится в подобные объяснения — тоже нет, а уж с примитивным «не туда попали!» тем более. Во всяком случае, пока он будет отвечать, мой детектор личности будет включен, и при первой же фальшивой интонации этот мужчина потеряет эту женщину.

Я удивился беспардонности, с какой готовился изменять судьбу других людей, но другие люди изменили же мою судьбу, и слово «беспардонность» было еще эвфемизмом.

По виду моих сослуживиц я понял, что желанные занавески им не достались, а они по моему виду поняли, что меня мучают какие-то тягостные проблемы, в которых я только потому не запутался окончательно, что Вильям моей агентши не поднял трубку Возможно, желая меня подбодрить, они объявили, что голландские занавески наверняка очень подошли бы к моей новой квартире Мне было интересно, как долго после моего переезда они еще будут говорить о новой квартире, и мрачно ответил:

— Если речь пойдет о том, чего в магазинах нет, так я могу назвать уйму вещей, нужных мне для кухни.

Мое заявление надолго отвлекло нас от бухгалтерских обязанностей. Я полагал, что женщины моей бригады на все сто процентов обеспечены современными плитами и старинными полками, мойками и мельницами, а как я теперь услышал, у.них были всего-навсего старомодные плиты, да по две-три самодельные поварешки. В ходе разговора, однако, они оказались владелицами богатых наборов кастрюль для парки и варки или уж по крайней мере кухни с кухонным столом и кухонным стулом, с кухонным окном и кухонными занавесками. Единодушно отвергали они раздаточное окно в столовую и одобряли нидерландские мотивы как неотъемлемый элемент уюта.

Тут речь, естественно, зашла о моем кафеле и еще раз о том, почему я не заказал кафель с голландским рисунком. По слухам, теперь плитки из Бойценбурга тоже были разрисованы ветряными мельницами, сабо и конькобежцами, синим по белому, а коллега Егер знала художника, живущего неподалеку от Лёвенберга в Бранденбурге, который такую декоративную керамику изготовлял по заказу,