Борис Леонтьев: Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера

- Выглушил всю бутылку такого же рома!

Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так:

- Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе!

- Может разбудим? - спросил Ляшко.

- Да зачем же? - Исидор Кириллович театрально сморщился. - Пусть отдыхает.

- Хорошо! Черт c ним. Пусть дрыхнет. Итак в...

- В Мэзон-Лаффит.

- Туда!

Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо c улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было c характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: "Наерундил ты, Петрович, делов!", но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился c замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь.

- Вот она, наша гордость! - торжественно сказал директор, войдя в стойло к жеребцу.

Но "гордость" на камарада Пьера не произвела особого впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул, хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе пробормотал:

- Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы...

- Что вы говорите? - заволновался директор.

- Сами взгляните. - Камарад Пьер зевнул и приложил обе ладони, как шоры, к своим глазам. - Типичное лихорадочное явление - понурость. Как бы hypersustentation не было... Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: - Да, хворает лошадка, скоро скопытится!

- Чего?

- А в другом стойле это кто?

- А-а! Это Смелый Ветер, там дальше - Рвущийся Парус...

- Прекрасно, прекрасно...

Остап изобразил пальцами композицию "о`кей" и незаметно показал ее Джону.

В Париж возвратились к вечеру.

По предложению администратора встречу решили отметить в небольшом кафе на углу Шмэн-Вер.

В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного знака. К столику Остапа подошла официантка c рыжими волосами и в белом переднике c прошивками на черном платье.

- Bonsoir!

Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки бордо, столько же бурбона, и еще кофе c желтым шартрезом.

"Ну что ж, - подумал великий комбинатор, - будем доводить до кондиции". И он разлил по стаканам бордо.

- Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию!

Вспрыснули.

"Бордо и ром - какая гадость!" - подумал Остап и разлил по рюмкам ледяной бурбон.

Выпили.

После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих любимцах.

- Ну как вам наши кони, товарищ Пьер?

Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос администратору Гурию:

- Вы уже информировали товарища Ляшко?

- Нет, не успел, - ответил администратор.

- А что такое? - насторажился Ляшко и бросил косой взгяд на администратора.

Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и камарада Пьера, никого не было.

- Не успел, - повторил он.

- Да как же это, Исидор Кириллович! - c французским акцентом укорил Пьер.

- Да вот не успел! - оправдывался администратор.

- Надо информировать. Очень надо.

- Может вы скажете?

- Я?

- Ну, конечно, вы!

- А почему я?

- Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?!

- Профессор - я! Но сообщить должны вы!

- Я?

- Конечно, вы!

- Черт возьми! - воскликнул вконец запутавшийся директор. - Что такое? В чем дело?

- Андрей Тихонович, ничего страшного. - Гурий широко зевнул. - Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь - болен!

- Не может быть... - тоненько заскулил директор.

- Майн готт, Андрей Тихонович! - Гурий прищурился. Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы, что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас же говорил камарад Пьер: "сюс-тасьон".

Лоб Ляшко заблестел, точно блин.

- Но...

Тут Гурий сказал твердо и безжалостно:

- Туго соображаете, Андрей Тихонович! Очень туго. Совсем, как Черный Вихрь!