Евгений Дубровин: Урал улыбается

— Дорогой, — нежно сказала она. — Я согласна: сегодня объявим о нашем решении маме. Не будем больше откладывать.

— Докатились! — закричал начальник цеха.

Собравшиеся в кабинете притихли.

— Позо-ор! — поддавал пылу-жару начальник. — За первую декаду в цехе восемь прогулов. Опять без классного места останемся. Премии не увидим. Пора с этим кончать. Пока не предложите действенных мер по ликвидации прогульщиков, никто из кабинета не выйдет.

Начальник поправил очки, опустившиеся на кончик носа, и сел.

Приунывшие мастера скребли затылки и потирали подбородки.

— Анатолий Михайлович, можно я словечко скажу? — приподнялся с места мастер первого участка.

— Говори!

— По-моему, прогульщиков надо лишать премии не на десять, а на тринадцать процентов.

Начальник насупил брови:

— Не пойдет! Не по-человечески оставлять семью без материального поощрения. Надо что-то другое.

Когда хозяин кабинета закончил говорить, со второго ряда встал бригадир третьего участка Миша Курочкин.

— Что мы нянчимся с прогульщиками, — заговорил он, — что мы их на руках носим? Не давать им отпуск в летнее время, тогда они узнают. Пусть голубчики осенью идут, в дождичек…

— А если тебя без отпуска оставить, когда ты, как с цепи, на рыбалку рвешься, что ты на это скажешь, а?

Сконфуженный бригадир спрятался за спины товарищей.

Выступавшие после него мастера ратовали за то, чтобы нарушителей трудовой дисциплины гнать из цеха в три шеи или, на худой конец, объявлять им выговор в приказе по заводу.

— Старо! — вяло проговорил начальник. — Нужно что-то действенное.

— Нашел! — заорал восторженно бригадир Миша Курочкин.

— Выкладывай!

— Я предлагаю активным прогульщикам, а их у нас восемь человек, написать заявления на отгул и сдать их в табельную.

— Что-о?

— Например, Петров сегодня не вышел на работу. Мастер берет его заявление, ставит число и подписывает. И получается, будто человек находится в отгуле.

— Что же ты это, а? — в голосе начальника послышались суровые нотки.

Мастера с беспокойством посматривали на примолкшего бригадира.

— Что же ты раньше молчал! — закричал начальник и, выйдя из-за стола, крепко обнял бригадира.

В редакцию пришло письмо: «У нас на участке грязно, захламлено. Всюду стружка, лужи масла. А у мастера в конторке стоят цветы в горшках».

Письмо было направлено в цех для проверки.

Вскоре пришел ответ: «Факты подтвердились. Цветы убраны».

— Иван Иванович! У мастера Петрова выговоры уже некуда писать. Вся личная карта заполнена.

— Сделай вкладыш. Не увольнять же из-за такого пустяка хорошего работника!

Как один миг пролетел месяц отдыха в деревне. И вот уже настала пора возвращаться в город. А как не хотелось! Я так прекрасно отдохнул у своего младшего брата!

— Благодарю тебя, брат, за хлеб-соль да за ласку! — глубокой благодарностью пожал я его руку, прощаюсь. — Сам к нам в город приезжай. Вместе с женой непременно!

— Приедем, приедем, — заверил брат.

Я снял с лацкана пиджака значок и приколол его к груди брата.

— Это, чтобы не забыл своего обещания.

Мой скромный сувенир, к удивлению, был воспринят братом, как подарок огромной ценности.

— Спасибо, — сказал он, засияв полуденным солнцем. И тут же посерьезнев, добавил: — Отныне я твой должник, брат.

— Что ты говоришь! О каких долгах может быть речь!

— Нет, нет, это вовсе не ерунда, — горячо воспротивился брат. — А подарю-ка я тебе свой курай.

Хотя играть на курае я совершенно не умею, отказаться от подарка не посмел.

— Спасибо, брат, буду хранить как символ нашей родной сторонушки, — сказал я, беря в руки дар, а в голове тем временем заворочалась мысль: «Уж больно скромен мой значок в сравнении с кураем».