Евгений Дубровин - Урал улыбается

Потом выступил Самопеев. Он говорил так горячо и быстро, что я едва успевал записывать.

В заключительном слове я поблагодарил коллектив за понимание стоящих перед ним задач.

После собрания работа прямо-таки забулькала. Самопеев исписал сорок девять листов инструкции, но что-то у него в заключении не клеилось, и он не мог связать концы с концами. Добросовестнов тринадцатый день был в командировке где-то на северном побережье Черного моря. У него, как он телеграфировал, все шло отлично и потому просил продлить командировку на полмесяца и выслать денег. Я к этому времени успел завязать оживленную переписку со всеми заинтересованными организациями, получить кучу ответов и уже составлял программу для ЭВМ, чтобы из этих ответов найти оптимальный ответ в предельно сжатые сроки.

И вот ясным днем все трое собрались в отделе. Обсуждение последних деталей вопроса переливания воды из пустого в порожнее уже подходило к концу, когда в отдел без стука влетела хорошенькая секретарша и выпалила залпом:

— Старики, Пал Палыча сняли с работы! Говорят, не справился.

Сказала и упорхнула. Без подробностей.

А мы долго сидели молча, переваривая упавшую на нас новость.

Потом Самопеев сказал, стукнув кулаком по столу:

— Вот она почему завязла! Отчего я сразу критически не встретил идею Пал Палыча? Как же можно переливать воду из пустого в порожнее, когда там ее и в помине не было? Воды-то!

— А ведь верно!

— До чего же правильно!

И мы стали оживленно, со смехом развенчивать идею бывшего начальника. Каждый говорил во весь голос.

Я — человек приятный. У меня чудесная улыбка. Она, правда, не совсем моя, но это не суть важно. Я каждый день прокатываю чужие факты, мысли и открытия, почему бы мне не взять взаймы улыбку?

Я взбил синтетическую подушку, ловко сделанную под пуховую, поправил простыню под лен и застелил одеяло, искусно имитировавшее верблюжье.

Вошла жена. На ней легкий халатик, расписанный под ситец, в ушах массивные серьги под старое золото.

Я включил приемник. Девица запела электроголосом под Эдиту Пьеху. Песня была самая модерновая под русскую народную.

Несколько упражнений неподвижной гимнастики, заменяющей мне долгие и нудные занятия спортом, стакан горячего кофейного напитка — и я готов. На мне туфли под кожу, пальто под замшу, шапка под пыжик. На жене — длинные ресницы и пушистые локоны, купленные по случаю, и сама она в шубке под норку отлично смотрится под красавицу.

Мы с женой удивительно похожи на дружную семейную пару. Сходство поразительное.

Я проводил ее до троллейбуса, ткнул носом в щеку, изображая поцелуй, и мы расстались.

Так обычно начался мой день.

До обеда я писал отчет о работе, которой не было. Ближе к вечеру, сидя на собрании, я как и другие изображал из себя делового человека, ужасно заинтересованного докладом.

Вечером я захожу к Анне.

— Знаешь, — говорит она, — я выхожу замуж. Не за тебя.

Неожиданно ее слова причиняют мне боль, и я решаюсь сказать ей об этом. Но едва я начинаю говорить, как чувствую, что это не мои слова, не мой голос и сам я давно не я, а очень приятный всем и никому в особенности человек.

Я обрываю свое признание на полуслове, делаю вид, что пошутил и смеюсь под веселого малого.

Я надеваю пальто под замшу и прочий свой синтетический гардероб, примеряю свою улыбку перед зеркалом, как модный галстук.

Я — человек приятный…

Глупость, как лысина на макушке, — всем видно, а обладателю нет.

Если виновного не находят, его назначают.

Настоящая нужда не тогда, когда просят, а когда нечем поделиться.

Литературная жизнь города была богата событиями, но, к сожалению, это были не книги.

Все в долгу у ничтожества, только талант в долгу у всех.

Дети и женщины плачут не только из-за чего-то, но и часто для кого-то.

Нерешительность — это не отсутствие решений, это их избыток.

Спал я так крепко, что совершенно не слышал, как зазвенел будильник. Жена к тому же, как назло, в утреннюю смену работала. Проснулся я только в половине девятого. Быстро вскочил, оделся и, на ходу дожевывая бутерброд, помчался к себе в институт. Естественно, меня вызывает шеф: