Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

Ко мне пришли Леня Селиванов и Павка Старицкии. Оба в новых, выглаженных костюмчиках.

- Ничего не поделаешь, праздник, - сказал Старицкии. - Пошли на вербу.

- А на что идти? - спросил я. - У меня нет ни копейки.

- Просто посмотрим, - сказал Селиванов. - За посмотреть не надо ничего платить. Интересно же...

Вербный базар был на бульваре у Исаакиевского собора. Туда мы и побежали.

Что такое вербный базар? Это несмолкаемый птичий щебет, это хриплые, простуженные звуки шарманок, это сумасшедшее дудение дудочек и труб, это разноголосые выкрики продавцов:

А вот обезьяна Фока,

Танцует без отдыха и срока,

Не бьется, не ломается,

Только кувыркается!

- А вот знаменитый "американский житель". То вниз, то вверх, взлетает, как фейерверк!

- Косхалва, косхалва!

- Верба! Свежая верба!

- Верба-хлест, бьет до слез!..

Это смех, шутки, неумолчный говор толпы. Это светящиеся, как лампочки, пронзительно-желтые канарейки в клетках, синие и зеленые волнистые попугайчики, веселые, вспыхивающие маленькими огоньками снегири, щеглы, клесты, скворцы...

Это курлычущие голуби, это симпатичные игольчатые ежи, это подпрыгивающие на резинках растягаи и вылезающие со свистом длинные "тещины языки".

Это гроздья разноцветных воздушных шариков. Это извивающиеся в руках у китайцев деревянные многосуставчатые змеи. Это крутящиеся на палочках и трещащие бабочки и жуки, ветряные мельницы в виде розовых, желтых и голубых звездочек.

Это прыгающие, начиненные порохом лягушки.

Это гигантские конфеты в цветной упаковке с перьями и это бесконечные аквариумы с плавающими в них золотыми рыбками и белыми аксолотлями.

Это гогочущие, вытягивающие шеи гуси, это индюки, выступающие как на торжественном параде.

А многоцветные, пестрые карусели, где можно покружиться под музыку на деревянном коне, слоне, верблюде, даже на крокодиле! А взлетающие в небо качели, стреляющие силомеры, тиры, в которых можно выстрелить из ружья монтекристо в страшного волка, волк упадет, а тебе дадут за это гребенку или зубную щетку.

А какой лимонад продают на вербном базаре! А какой потрясающий вкус у сахарной ваты, лежащей на прилавках большими хлопьями!

В этот водоворот, свист и гик, в выкрики и хохот, в толчею и веселье попали мы и с раскрытыми ртами протискивались сквозь ряды гуляющих.

Леня достал из кармана кошелек, вынул из него деньги и купил себе сахарную вату. Он ее нес, как облако, погружая в нее лицо и наслаждаясь ее сладостью.

Он съел всю вату за пять минут. Потом мы подошли к ларьку с конфетами, и он купил длиннющую конфету в трехцветной бумажке. За две минуты он смолотил эту конфету.

Мы подошли к продавцу "американских жителей".

Он держал в руках толстую пробирку, наполненную водой. В середине пробирки плавал голубой стеклянный чертик с рожками и хвостом. В стенке пробирки было отверстие, затянутое гуттаперчей. Когда продавец нажимал пальцем на гуттаперчу, чертик поднимался в пробирке. Он поднимался, и опускался, и даже крутился в ней. Этот "американский житель" стоил дорого, и Леня его не купил. Но рядом стоял старичок с доской, на которой были нацеплены смешные фигурки из синели. Здесь были черти и ангелы с крылышками, индейцы и обезьяны, какие-то неизвестной национальности солдаты с пиками и девушки в шляпах. Леня купил полосатого черта с вилами и прикрепил его к пуговице своего пальто.

И тут Старицкий не выдержал. Он сказал:

- Мы с тобой больше не водимся.

- Почему? - спросил Леня.

- Потому что ты буржуй, а нам с буржуями не по пути.

- Почему это я буржуй? - обиделся Леня.

- Потому, что у тебя полный кошелек денег. А мы с Володькой пролетарии. У нас ничего нет. И нам противна эта классовая рознь. Ты жрешь конфеты, приобретаешь чертей. Может, сейчас даже поедешь на карусели. А мы не можем на это больше смотреть Мы лучше пойдем домой.

- Капиталист ты несчастный! Вот кто! - сказал я.

Мне тоже было невмоготу смотреть на благополучие Селиванова.

- Я вас могу угостить ватой, - сказал он.

- Спасибо, не надо, - сказал Старицкий. Ему очень хотелось ваты, но он преодолел это желание. - Нам не нужна подачка, - сказал он. - Нет денег, так у всех их нет. Как считаешь, Володька?

Я, грешным делом, считал, что Леня мог бы нас угостить, мне безумно хотелось пожевать вату или увязнуть зубами в косхалве, а еще больше хотелось такого же синелевого черта, но я призвал все свое политическое сознание и сказал:

- Нет. Я не хочу кормиться за чужой счет.