Сергей Прокопьев - Швейцария на полкровати (рассказы и повести)

У Сергея Прокопьева не было литературных наставников в привычном смысле этого слова. Не было учебы в различных семинарах или Литературном институте. Можно сказать, что учителем для писателя стала сама жизнь. Конечно, совсем без литературных воздействий не обходится ни один писатель (это так называемые опосредованные традиции). Мне думается, что среди авторов, которые в той или иной степени повлияли на формирование Прокопьева, можно назвать Чехова, Аверченко, Зощенко, Шукшина.

И смею утверждать, что Прокопьев не затеряется в этом ряду, в том числе и благодаря особому, новому, остро современному языку. Писатель - это язык, в нем главное отличие одного творца от другого. В языке - психология, философия. По языку видно, откуда автор пришел, куда движется. Хотя, по большому счету, в мире все старо, все описано, но и ветхая тема, озвученная иным языком, воспринимается остро и молодо. В немалой степени именно язык связывает литературу с современностью. "Химический" состав прокопьевского языка удивляет сложностью: здесь и хлесткая забористая простонародная речь, и сленг советской технической интеллигенции, и строгая книжная классика, почти "литературизмы", и вдруг технический канцелярит, который можно услышать лишь на оборонном заводе, и неожиданные, чисто авторские словосочетания-афоризмы, позволяющие кратко и экономно описать новое явление в жизни или характер. Пользуясь обычными языковыми приемами, для этого понадобилось бы извести целые страницы, при этом вся соль просто испарилась бы. Да, прокопьевская смесь на первый взгляд гремучая, но текст "живет и побеждает", потому что он естественен и органичен, нет в нем порочного слово и смехотворчества, вымученного конструирования языковых форм.

Сергея Прокопьева можно смело назвать мастером короткого юмористического рассказа. Но перед нами не пародист типа Хазанова или Шифрина, которые больше высмеивают, порой достаточно зло. В произведениях омского писателя смех какой-то добрый. Однако за кажущейся простотой его рассказов скрывается нечто глубокое и важное. Может быть, это и надо сейчас читателю, запуганному и замордованному со всех сторон. Ибо слишком долгое время мы были серьезными, а когда человек смеется, душа его распрямляется. Сергей Прокопьев пишет не только для того, чтобы рассмешить читателей. Писателю важно не только весело посмеяться над нелепостями нашей жизни, но прийти в конечном итоге к выводу о духовных возможностях человека.

Нет, Прокопьев весьма далек от того, чтобы в его произведениях непременно видели перст указующий, чтобы глубокомысленно размышлять над "проклятыми" русскими вопросами: "кто виноват"? и "что делать"? Да и должен ли писатель всегда отвечать на них? Пусть уж сам читатель делает свой выбор. Но мы были бы не правы, обвинив автора в равнодушии к его героям. Ведь сами-то прокопьевские персонажи так и норовят выкинуть такое коленце, от которого не знаешь, что и делать: плакать или смеяться. Уж больно нелепыми и абсурдными бывают их поступки.

К некоторым положительным героям Сергея Прокопьева удивительно подходит определение "чудик", которым в свое время критика наградила персонажей Василия Шукшина. Вспомним шукшинские рассказы, где один из героев, сельский механизатор, покупает микроскоп и мечтает избавить все человечество от болезней; другой рассказывает приезжим охотникам о том, как он стрелял в Гитлера; третий смысл жизни открывает в деревенской бане. Шукшинские интонации, несомненно, присутствуют в рассказах Сергея Прокопьева. Вспомним, например, начало рассказа Шукшина "Алеша Бесконвойный": "Его и звали-то не Алеша, он был Костя Валиков, но все в деревне звали его Алешей Бесконвойным. А звали его так вот за что: за редкую в наши дни безответственность, неуправляемость". Сергей Прокопьев в рассказе "Волоха" пишет: "Звали его Владимир Борулев. Но испокон века повелось в деревне Волоха да Волоха. Не будем и мы ломать традицию. Отличался Волоха одной особенностью. Имел тягу пооригинальничать".

Дело здесь не в стилистических перекличках. Важнее другое - сумел Прокопьев увидеть в шукшинских "чудиках" что-то близкое и родственное своему духу. Оттого то и кажутся некоторые его герои странными, чудоковатыми. А они живут по законам своей души, в том мире, где есть возможность праздника и воли. Вот только жизнь не дает им возможности развернуться и постоянно загоняет в прокрустово ложе схем и инструкций. И тогда они начинают выламываться из этих пут, и как следствие - их чудачества. Вспомним уже упомянутый рассказ "Волоха", в котором главный герой все время удивляет односельчан какими-то выходками: то он сошьет расклешенные брюки со вставными красными клиньями, то решит построить у себя лучшую на весь район баню. Наконец надумал медведя в домашнем хозяйстве завести. Благовоспитанный читатель может задать вопрос - а к чему все эти чудачества? Не лучше ли жить спокойно, как все? Но этот вариант чужд любимым прокопьевским героям, жаждущим чего-то большего.