Владимир Шинкарев - Максим и Федор

-- Нет, не надо. Завтра лучше выздоровлю.

-- Ну уж в жопу, врача, - сказал Максим, входя. - Я как-то вызвал врача, так потом хлопот не оберешься, а толку никакого. Кобот понимает, он таблеток дал.

-- Каких, покажи.

-- Вон, на полу лежат.

На полу лежали пачки аспирина и барбамила.

-- Я завтра еще принесу, других, - сказал Максим, - и вообще, кончай ты... Может он и не болеет вовсе, а так, рыбы

50

обВелся.

Петр потыкал рукой таблетки на полу, журналы, взял тет радку, в которой Федор время от времени записывал, что при дется - или сам сочинит, или услышит.

Посмотрел последние записи:

Если человек есть в темноте, хоть и называется темное дом, это ничего.

Одинаковое одинаковому рознь.

Нужно твердо отдавать себе отчет, зачем не пить.

Хоть и умные бывают, а все равно.

Разливное и дешевле, и бутылки сдавать не надо.

Надо верить жизни, она умнее. Вплоть до того, что - как выйдет, так и ладно.

Ты надеешься, что как выйдет, так и ладно? Значит выбор за тебя сделает дьявол. НА СМЕРТЬ ДРУГА. Шла машина грузовая. Эх! Да задавила Николая!

-- Ишь ты. Это ты когда написал? - спросил Петр.

-- Это он сегодня, - гордо ответил Максим.

-- И стихотворение сегодня?

-- И стихотворение.

Петр хлопнул по лбу, достал из портфеля книгу:

-- Сейчас послушайте внимательно, не перебивайте.

Федор сел и спустил босые ноги на пол, Максим чуть нах мурился. Оба закурили.

"Для отрока, в ночи глядящего эстампы..."

51

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЯПОНИИ

Максим и Федор, опершись друг о друга, сидели на не большой поляне, покрытой густым слоем аллюминиевых пробок; пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в нес колько сантиметров и драгоценно сверкали золотым и серебря ным светом.

На опушке поляны застыли брызги и волны разноцветных осколков. Жаль уходить, да скоро поезд.

Федор давно перестал ориентироваться - куда ехать, в какую сторону, зачем, но Максим все-таки настаивал на возв ращении. Впрочем, можно было и не думать о нем, о возвраще нии - оно медленно совершалось само собой; то удавалось под Вехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь товарном поезде - и он неизменно подвозил в нужную сторону, в сторону Европы.

Возвращение неторопливое и бессознательное - как если бы Максим и Федор стояли, прислонившись к какой-то преграде, и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвига лась.

. .

-- Максим, ты говорил поезд какой-то? - спросил Федор.

Максим чуть приподнял голову и снова уронил ее.

Федор не нуждался в поезде; он не испытывал ни отча янья, ни нетерпения, не предугадывал будущего и не боялся его. Но раз Максим говорил про поезд...

-- Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда до вести, - обратился Федор к парню, лежащему напротив - слу чайному собутыльнику.

Тот поднял мутные, невидящие глаза и без всякого выра жения посмотрел на Федора:

-- Ты чего рылом щелкаешь?

-- Да вот Максима надо довести.

-- Куда?

-- В поезд.

-- Билет надо. Билет у тебя есть?

-- Максим говорил - у тебя билет, ты покупал. Помнишь?

Парень вывернул карманы: - Какой билет, балда? Где би лет?

Из кармана, однако, выпало два билета.

Федор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял последнего под мышки и поволок к длинному перону, просвечи вающему сквозь кусты.

Парень побрел следом, но, пройдя несколько шагов, опус тился на колени и замер.

Федор, задыхаясь, и почти теряя сознание, выбрался на рельсы, чудом - видно кто-нибудь помог - запихнул Максима в тамбур, и упал рядом, словно боец, переползший с раненым то варищем через бруствер в безопасный окоп.

Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал - Фе дор безмолвствовал и не двигался.

52

. .

Когда он проснулся, Максима рядом не было.

Поезд шел быстро, двери тамбура хлопали и трещали.

Федор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он нес мело прошел в вагон. Оттуда пахнуло безнадежным удушьем. Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщи ны в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с нена вистью и любопытством рассматривала Федора.

Федор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от сквозняка; затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.

Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в кусты ольхи.

. .

Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Федор встал и неловко пошел по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и фонарю.

Уже светало, но щелкающие под ботинками камни были не видны, ноги разВезжались и тонули в скользком крошеве.