Виктор Шнейдер - Акынская песня с прологом и эпилогом

Теперь-то он уже не срывается, не кричит. Теперь хуже, наступила какая-то глубинная усталость. Нет сил. Он не хочет, не видит смысла работать, зарабатывать деньги, которые здесь некуда тратить, заниматься чем-то, что никому не нужно. Хотя дело, казалось бы, хорошее и нужное, хоть и несколько сомнительное с точки зрения морального кодекса строителя коммунизма. Наоборот, тебя же еще и ненавидят, и вслед плюются. Он ничего не хочет, даже жить. Пробовал самоубийство. Спасли. Больше не пытается, но только из-за матери. И он, как машина, как заведенный, куда-то ездит, с кем-то договаривается, что-то подписывает... Единственное оставшееся в нем человеческое чувство - головная боль. Но уж она - постоянная.

- Эмигрируй, - протяжно, нараспев произнес то ли Володя, то ли, как показалось Лене, кот, неотрывно следивший за гостем с первой минуты. Хотя, конечно, Володя...

Эмигрируй! Легко сказать - эмигрируй. Во-первых, это крайне непросто осуществить даже чисто технически. Израиль его не примет, потому что он чисто русский. Хотя нет, не совсем: на одну четверть - татарин. Но не суть. Да туда он и не хочет - вечно воюющая страна. Он и здесь едва от армии укрылся... Есть один вариант, хотя и весьма зыбкий, но тут вступает другой момент: Родина, ностальгия, родная речь, Невский проспект... С другой стороны, все друзья там. И, честно говоря, ни один не плачет, назад не рвется, разве что в гости. Опять же, вы человек ясновидящий, вам виднее...

Последняя фраза Володю слегка покоробила, но он тут же успокоился. Решал Леня сам, кстати, не здесь и не сейчас, а много раньше, быть может подсознательно. Но есть люди, которым послушаться совета много легче, чем принять точно то же решение самим. Однако пора было переходить к лечению как таковому.

- А что, ты сказал, у тебя за головные боли?

Это как раз ерунда, не высыпается и все такое, а что? С этим и к терапевту можно обратиться, тут дело, наверное, серьезней... Вас ради этого беспокоить...

Володя угрюмо слушал эту тираду, задумчиво вертя в руках рамку.

- Встань.

Леня нерешительно встал. Ему на секунду показалось, что глаза Володи полыхнули фиолетовым огнем, хотя это, наверное, был просто отблеск окна. Володя взял рамку и провел ею вдоль Лениного тела. Рамка завертелась самым причудливым образом, и Володя, видавший виды, присвистнул от удивления. Кот ошарашенно переводил взгляд с рамки на Леню.

- Ну вот, а ты говоришь - к терапевту... - усмехнулся Володя и провел рукой перед лицом Лени. Тот почувствовал, как в затылок впился раскаленный гвоздь и тут же исчез, оставив ощущение, что на затылок что-то давит...

- Это ничего, так и должно быть, - как сквозь вату донесся голос Володи.

- Ага... А что это было?

- Долго объяснять... Ну, дырка в поле у тебя была, отсюда и голова, и неврозы, и все остальное. Ну да ничего, жить будешь...

- И то ладно... - улыбнулся Леня. (Хороший симптом... )

- Да, ты ведь на машине?

- Ну...

- Подбрось, если не трудно, к Автово, у меня встреча там в шесть.

Володя открыл дверь и, кивнув коту, вышел. Кот хрипло мяукнул. Леня вышел следом. Володя вызвал лифт. Леня хотел напомнить о том, что надо бы дверь запереть, но только открыл рот, как услышал за спиной щелчок замка.

Нет, чертов кот ему сразу не понравился.

До Автово доехали молча. Володя пожал Лене руку и вылез из машины.

- Если что - телефон знаешь, - сказал он и пошел к Альбине, которая уже стояла, от скуки читая объявления.

- Привет, котенок.

- Ой, Волька, привет. Да, ты знаешь, у тебя сегодня по гороскопу...

Теперь голова начала болеть у Володи.

- 5

И обратно шел, шатаясь...

М. Щербаков.

Бродяга шел, шаркая подошвами, по Плеханова. Было уже около двенадцати, его знобило, и вообще противно все и домой не хочется. Он вышел к Казанскому и сел на свою любимую ступеньку, обхватив руками колени. Спичек, как назло, не было. В тени колонны - он только сейчас ее заметил - стояла слабо знакомая девица. Кажется, он пару раз видел ее на Ротонде. Она подошла:

- Привет! - и села рядом.

- Здравствуй, - выдавил из себя Бродяга.

- Чего тебя так колотит?

- Н-не знаю...

- Бедняга... - сказала она и провела по его щеке теплой ладонью...

Целоваться она умела.

- 6

А вот ученый, хитер, как бес,

Глядит неизменно вдаль.

Оно понятно - ему прогресс,

А нам-то что за печаль?

М. Щербаков.

Дверь распахнулась от удара ногой где-то на уровне лица выходящего профессора, что того приятно удивило. Следующий сокрушительный удар был произведен по столу обрушившейся на него сумкой.