Оксана Демченко - Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая

– А чё, Лофр мужик железный, – Белоручка движением ладони отменила нападение, подготовленное её людьми. Заговорила быстро и деловито, отбросив мычание и ругань: – Лофр железный, а прочие нобы так-сяк, ржавчина да говно. Свиту старого беса манят золотом да тюрьмой стращают, особняк его пустой стынет, княжьим указом тянется волокита с наследными бумагами. Ну, советник сбоку пыхтит, пользу себе ищет. А новые бесы – тьфу, фальшивка. С Рэкстом по-всякому бывало, а только слово у него одно: что сказал, то уж сказал. Новые ж копошатся, оба чисто – ужаки под вилами. То да, то нет, а всякий раз убыток в оконцовке.

Проведя пять дней в городе, Ан и сам пришел к тем же мыслям. Но его выводы не могли считаться приговором: он наблюдал издали и украдкой, не желая себя обозначить. Так что слова прежней подельницы полагал ценными.

– Кто из бесов меньше вреден? – усмехнулся вервр, обдумав услышанное.

– Бабник погаже в обхождении, мозги засирает, – отозвалась Белоручка, с растущим подозрением изучая собеседника. – Но тухлявый – тот вконец гад. Трясина, а не человек. Хотя разве ж он человек? Опять же, не в козярях он. Лютует. Слух есть: хочет приподняться и второго беса потеснить. Знамо дело, при таком раскладе самое то кровь пустить. И род он вырежет яркий. Под корень вырежет, вот же ж…

– Вы щедры в пояснениях, благодарю, – вервр счел сказанное достаточным для оценки ситуации, поклонился, собрался было сгинуть, но приостановился. – Ваш изгнанный сын всё так же при Лофре?

– А, ну да, – хмыкнула Белоручка. – Важнявый, в старших. Его оттоль не выколупнуть. Бес отписал Лофру коня, того самого Пэма, чё ещё сказать-же-ж?

– Чего ещё, – вздохнул вервр, отвернулся и зашагал к близкому перекрёстку. Следом затопала Белоручка. – Что в мире перевернулось, если вы отдали ребёнку шубу? Хотя это было умно, это вас очень выручило.

– То-то-ж дело ясное, к тебе белобрысая прилеплена, – Белоручка догнала и пристроилась рядом. – А бес же ж его знает, чё… Глаза у ней особенные. Поверишь: глянула и надумала засранца Шельму не удавливать при встрече… во м о рок! Теперь-то я очухалась.

– Особенные – какие? – не унялся вервр. – Цвет, разрез, выражение. Что в них есть?

– Тепло, – задумчиво выговорила Белоручка. – Такое тепло, аж в пот кидает.

Вервр встал возле своей обузы, и сразу был опознан.

– Ан! Тя-тя-тя-а, – широко улыбнулась девочка, вывернулась из шубы, вцепилась в ногу и поползла по ней вверх, как по дереву. Добралась до шеи, ловко оседлала вервра и намертво вцепилась в левое ухо. Помахала Белоручке. – Па-ка!

Вервр усмехнулся и побрёл прочь от воровки и её людей. Он двигался по улице, не спеша и не мешкая, и в такт шагам обдумывал новости.

Четвёртое царство – особенное. Когда ушли атлы, они оставили нерушимое до возрождения себе подобных ограничение: в гости в их мир могут пройти без провожатого трое бессмертных, по одному от каждого царства. И только те, кто прежде был сюда приглашён. Пусть он предал себя и стал частью иерархии, пусть забыл имя и утратил личность. Но приглашение в силе, оно – вроде надежды на прощение… Так думал даже Рэкст, себя не помня, и так он смог войти в этот мир. Он ведь имел, кажется, тройное право быть гостем, и позже вспомнил Тосэна – одного из пригласивших. Имена двух других не вернулись… Рэкст был гостем от третьего царства, а кто два другие беса—гостя? Это в памяти цело.

Один – горгл, бессмерть первого царства, в иерархии королевы он стал зваться Кукольник. Кто мог пригласить тварь с каменным сердцем? Кем он был прежде, в свободной жизни? И кем стал, если сама Белоручка назвала его трухлявым!

Наконец, последний из гостей – альв, бессмертный второго царства. В иерархии за ним карта отравителя. У альва утонченная красота и холодный, как сама стужа, взгляд, полный ненависти к людям. Альв забыл себя прежнего, но помнит, кто убил всё зелёное в родном мире и тем свёл с ума его – тихого обитателя леса, не склонного общаться с людьми и жить в городах. Кто пригласил альва? Вроде бы – двое. Память плохо отзывается. Но – да, двое. И, кажется, один из них снова Тосэн. Наивный друг так охотно звал в гости… Кажется, и тогда кипело в душе древнего вервра раздражение, как сейчас кипит при мысли о Клоге хэш Уле – слишком дурашливом и беспечном. Тосэн был особенным, он жил без малейшей соринки страха в душе, а ведь страх порой важен для самосохранения и здравого смысла. Хотя… у Тосэна не было ни одного из этих полезных качеств. Потому он и был – лучший друг.