Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

– Это подарок от горожан! – ответил сопровождавший повозку человек, а во двор между тем въезжала вторая телега.

Ставер, Глеб и Артакс перенесли выбранные Марией вещи в дом, а Танаис немного задержалась, расплачиваясь с возчиком.

Когда она вошла в гостиную, мебель была уже расставлена.

– Это никуда не годится. Начнем сначала, – сурово произнесла она.

– Тебе не кажется, что нам есть, о чем поговорить? – спросил Ставер.

– Я слушаю.

– Не кажется ли тебе, что ты чересчур уверовала в собственную непогрешимость?

– Я предложила что-то, что причинило вред?

– Нет, все твои предложения разумны и правильны, но ты нравилась мне гораздо больше, когда говорила, что человек имеет право на ошибку.

– Человек имеет. Но мы давно уже не люди.

– Разве это отменяет прежнюю дружбу между нами?

– Мне очень жаль, если со стороны все это выглядит таким образом… Ну что ж, раз вы считаете, что в нашем доме все устроено наилучшим образом, пусть все остается, как есть…

– Ты не поняла, Танаис… Я и сам прекрасно вижу, что это никуда не годится. Но мне бы хотелось, чтобы прежде, чем предлагать пусть даже самое разумное и справедливое решение, ты интересовалась бы и моим мнением на этот счет…

– Ставер, как ты смотришь на то, чтоб произвести здесь небольшую перестановку? – спросила Танаис.

– Я смотрю на это с наслаждением, – ответил Ставер, и, смеясь, они хлопнули друг друга по плечу.

Вчетвером они принялись перетаскивать мебель, перестилать ковры, перевешивать картины, и, когда, наконец, несколько часов спустя все передвижения были закончены, единодушно заявили, что дома лучше, чем у них, и представить себе невозможно.

Мария вошла под своды заброшенной церквушки, неся в руке ведро с чистой колодезной водой.

Со стен и потолка свисала паутина, и все предметы внутри были покрыты толстым слоем сажи и грязи.

Обмакнув мягкую губку в ведро, Мария провела ею по потемневшим от времени и копоти иконам, и когда, очищенные от патины лет, глянули на нее мудро, всепрощающе и строго лики чудотворцев и святых, прошептала:

– Господи, дай нам силу и волю, мудрость и веру, терпение и любовь, чтоб довести начатое дело до конца…

Уложив близнецов спать, Коринна ушла в свой кабинет и, сев за стол, круглым красивым почерком вывела на чистом листе бумаги заглавие – «Основной закон».

Подумав, она обмакнула перо в чернильницу и, немного отступив, написала:

«§1. Каждый человек от рождения свободен. Единственным ограничителем свободы одного человека является свобода и безопасность другого человека.

§2. Каждый человек от рождения имеет неотъемлемое право на жизнь, свободу, справедливый суд и защиту государства.

§3. Каждый человек имеет право открыто выражать любые взгляды, убеждения и мнения, исповедовать любую религию или не исповедовать никакой религии, выбирать любое место жительства и род занятий, соответствующий его природным талантам и наклонностям, владеть любым имуществом, как движимым, так и недвижимым, распоряжаться им по своему усмотрению и применять любые дозволенные законом способы и средства для его преумножения.

§4. Никто не может быть подвергнут телесному наказанию и заключен под стражу без решения суда. Лицо, тело и жилище человека неприкосновенны».

Отложив перо, она перечитала написанное и удовлетворенно улыбнулась.

– Возможно, это не самый длинный закон на свете, но никто не вправе сказать, что он глуп, жесток или несправедлив.

Вдруг она услышала за спиной какое-то сопение и удивленно обернулась.

Держась ручонками за косяк, Мир стоял в дверях, нетвердо качаясь на слабеньких ножках, и внимательно смотрел на мать.

Коринна взяла его на руки и расцеловала в пухлые щечки.

Мальчик улыбнулся и отчетливо произнес:

– Ма-ма…

Танаис обтесывала огромную мраморную глыбу и не заметила, как в мастерскую вошла Мария и, встав за спиной ваятельницы, стала молча наблюдать за ее работой.

– Неплохо получается, – долгое время спустя промолвила она наконец.

Танаис вздрогнула и, выронив из рук резец, оглянулась.

– Тебе, правда, нравится?

– Да.

– В общем-то, пока еще рано судить, что из этого получится, но мне бы очень не хотелось, чтобы моя первая работа выглядела ученической…

– Ты мечтаешь о славе?

– Наверное, нет… Когда человек создает какое-либо произведение искусства, вероятно, желание прославиться играет тут не последнюю роль, потому что он хочет, чтоб лучшее из того, что в нем есть, избежало забвения и смерти… Но, поскольку я бессмертна, желание славы бессмысленно для меня. И мое лучшее, и мое худшее навсегда останутся при мне…