– Есть ещё порох-то в пороховницах!
Но потом посмотрит на игрушки внуков да так вдруг сразу ему тоскливо станет, что слёзы, нет-нет, да и накатят. Тогда дед Николай садился на лавку и до поздней ночи что-то мастерил, делом от мыслей своих спасаясь невесёлых. Как-то раз, возвращаясь из лесу, где искал подходящие коряги да ветки, услышал детский плач, раздающийся из кустов малины. Сердце защемило и дед Николай молнией туда кинулся и вскоре уже в руках держал младенца, в шёлковую тряпицу запеленутого.
– Эх, – вздохнул старик, – и где ж мать-то твоя-кукушка?
Но младенец, схватив его палец, улыбнулся и стал сосать его словно соску.
– Ах, что же это я, дурень старый! Ведь ты, наверно, есть хочешь? – воскликнул вдруг дед Николай и со всех ног понёсся домой.
Согрел молочка в маханькой кружечке и дал мальцу. Вскоре. Насытившись, тот заснул. А старик так всю ночь с ним на руках и просидел. Все сердцем своим добрым да душой чистой полюбив мальчонку.
– Назову-ка я тебя Ивашкой, – сказал дед Николай, как только Пётр Петрович огласил всю округу.
Малец улыбнулся и что-то загугукал на своём языке, никому непонятном. Прошли годы и Ивашка вырос в высокого статного парня. Девки сельские по нему сохли и каждый вечер на завалинке песни пели. Но сыну деда Николая свобода была всего дороже. Ещё с малолетства стал он пасти коров сельских на лугу зелёном близ речки Кукуевка. Справно дело своё выполнял. Ещё ни разу ни одна корова от зубов волчих не пала. Все его за это очень любили. Ивашка помогал деду Николаю по хозяйству да учился премудростям его, вскоре став мастером знатным. Люди то лавку новую заказывали, то колыбельку, а то и прялку. Заказов было хоть отбавляй. Дед Николай на сына своего никак нарадоваться не хотел. Денег тогда ещё не было и люди еду приносили. Так что жили они не тужили. Однажды дед, как обычно собрав в круг детей да взрослых, сказку новую начал:
– Было это лет двести назад. Мой прапрапрадед тогда ещё совсем младенцем был. Жил в нашем селе Кукуево пастушонок один, Митькой звали. Ленивый был до жути. Вечно у него то голова болела, то спину ломило, как у старика какого. Люди и рады бы коров своих ему не давать, да только других пастухов у нас не было. Петька Косой, дурак деревенский, в колодец пьяный свалился. Вот и приходилось селянам на Митьку надеяться. Как-то раз пас он коров и вдруг ему так скучно стало, хоть плачь.
– Волки! Волки! Волки! – вдруг закричал громко Митька, хотя клыкастых и в помине не было.
Люди с вилами да топорами прибежали раскрасневшиеся. Глядь, а Митька лежит себе на травке, да улыбается хитро.
– Ух, нелюдь! – крикнули сельчане и назад ушли.
В следующий раз снова пастушонку скучно стало.
– Волки! Волки! Волки! – закричал он громко, хоть опять никого и не было.
Люди с вилами да топорами прибежали, дела все побросав. Глядь, а Митька этот снова на травке лежит да насмехается.
– Уф, озорник, и дадим мы тебе по шее! – крикнули сельчане и по домам.
На третий раз волки на самом деле из лесу вышли, видать им обидно стало. Набросились на коров да телят.
– Волки! Волки! Волки! – благим матом заголосил Митька, да только никто не прибежал на помощь.
Люди уже не верили лживому пастушонку. Покончив с коровами, волки набросились и на него. Обеспокоенные люди пришли утром на луг и ничего кроме белых косточек и не увидели.
Никогда не лгите, люди добрые, ибо обман вам жизнь всю поломает.
Выслушав отца названного своего, Ивашка улыбнулся и махнув рукой, сказал:
– Да я волкам бы этим голыми руками пасть порвал!
– Не зарекайся, сынок, – улыбнувшись сказал дед Николай, – а вдруг и на самом деле беда придёт.
Но Ивашка снова рукой махнул. Мол, сказки всё это. Пошёл он как-то на луг заветный и, пока коровы травку щипали, достал дудочку самодельную и стал играть на ней. От чудной мелодии даже птицы петь перестали. И не заметил совсем, игрой увлечённый, Ивашка гостей незваных. А как увидел, то уж поздно было что-то делать. Вскочил и взяв палку попытался клыкастых отогнать от коров, жалобно мычавших.
– Волки! Волки! Волки! – закричал громко парень, да только до Кукуево не докричаться никак было.
«Что же делать?» – подумал горемыка.
– Смертный, уйди-ка ты лучше с дороги! – вдруг прорычал кто-то.
Ивашка обернулся и чуть рассудка не лишился. То с ним не человек говорил, а волк. Присмотрелся Ивашка получше и вдруг понял – Волкодлак это проклятущий. Бросился к осине и сломав крупный сучок, ножичком заточил как мог, острым его сделав.
Читать дальше