Александра Медведкина - Марсиане на Ленинском проспекте. Рассказы

На балконе холодно, и горло уже болит от того, что я постоянно курю.

Я слышу, что кто-то идет, и мне хочется что-нибудь разбить от злости. Господи, да оставите вы меня в покое или нет?

– Кирюш?

Опаньки. Сестра наша младшая заявилась. Ну, хоть не мама. Когда я на балконе курю, и заходит Ма (она меня постоянно по поводу курения пилит), у меня такое чувство возникает, как будто она на меня пялится голого в ванной. Совершенно негде тут спрятаться.

– Можно мне сигарету? – Спрашивает Лена. Глаза у нее заплаканные, пальцы дрожат, когда она волосы поправляет.

– Я что, доктор, что ли? Откуда я знаю, можно тебе сигарету или нет?

Она закусывает губу. Еще одно слово, и она снова расплачется. Наверное.

– Кирилл…

– Вот на тумбочке лежат. – Киваю на лежащую на самом виду пачку.

Ленка прекрасно понимает, что мама меня во все щели отымеет, если узнает, что я даю сигареты сестре. Понимает, зараза, но когда бы это она о других думала. Да никогда она не думает о других. Вся, наверное, в меня пошла.

Лена закуривает, кладет пачку на подоконник и садится на тумбочку. Сидит.

Потом смотрит на меня. Куда-то на мою шею, а не в глаза. Говорит: – Прости меня, пожалуйста.

– Ты на курсы записываться пойдешь?

О, вот теперь она мне прямо в глаза смотрит. Разозлить Ленку – как два пальца.

– А ты когда в военкомат поедешь?!

– Не твое дело.

– Мама на нас пашет.

– Правда? Да не может быть!

– Ты все равно нифига не учишься.

– Лен? Ты сюда покурить пришла? Вот и кури. Хватит до меня докапываться.

Она встает, подходит и обнимает меня. – Я съезжу. Прямо в понедельник. Хорошо?

Ей и правда придется это сделать. Оплатить курсы еще куда ни шло, но поступать сестренке придется на бюджетный. Мама все равно не потянет платить за обучение. Ленка в курсе, но – мы похожи. Знаем, но ничего не делаем. Глупо это все, но принять какое-то решение для нас с Ленкой – смерти подобно. Так и будем тянуть до последнего.

– Ты меня простил? – Спрашивает Лена мне в ухо.

– Да, – говорю. – Отойди уже. Инцест – штука серьезная, ты не доросла еще.

– Фу! – Она отходит, потом говорит. По привычке. – Дурак.

– Фашистка.

Ма накрывает на стол – без нас. Лена подрывается в последний момент, но к этому времени Ма уже все сделала сама, и на лице у нее выражение безразлично-смиренное. А эти ее морщины и морщинки – как будто все наши с Ленкой проступки. Наверное, она давно перестала на нас надеяться. Я работаю, но для этого приходится иногда прогуливать институт. И, наверное, меня скоро выгонят. И сначала меня выгонят с учебы…

Часов в шесть приходят не только обещанные бабушка и тетя Катя, а почти весь клан Хмелевских. Обалдеть можно. Ленка держится подальше от старших братьев (двоюродных) и их жен – ждет, пока пить начнем. Тогда ее отпустит, и она сможет со всеми нормально общаться. Некоторые думают, что у меня странная сестра, но я-то ее знаю. Она не сразу вливается в компанию, это да. Нет у нее этого. Но в принципе она нормальная, и я знаю, что Ленке не обязательно пить, чтобы веселиться. Но это с теми, с кем она постоянно общается. А братьев наших мы не то чтобы часто видим, к тому же, им обоим уже по тридцатнику. Так что я понимаю, что маленькой сопле с ними легче, когда она выпьет.

Все рассаживаются, мама с бабушкой еще делают что-то на кухне, тетя Катя рассказывает Ленке про то, как она съездила в Сергиев Посад, а мы с братьями идем на балкон покурить. Это те люди, которые никогда не спросят меня про военкомат, за что большое им спасибо. Когда мы возвращаемся, Лена и тетя уже говорят на повышенных тонах – они всегда по поводу религии спорят. Тетя говорит, что Лена сама со временем ко всему придет, к Богу, то есть, а Лена (господи, ну зачем она спорит?) с пеной у рта доказывает, что вера и религия – разные вещи.

И та и другая от кого-то явно наслушались, но если Ленку еще можно в какую-нибудь секцию восточных единоборств записать, чтобы у нее мозги проветрились, то тетю – уже поздно.

Серьезно, я думаю, что восточные единоборства – это для духовного роста очень полезно. Как ты можешь о чем-то судить, когда ты – барахло, и даже толком не знаешь, на что способно твое тело. Кто-то, может, Сиддхартха, сказал, что ты – это то, о чем ты думаешь. А мы всякий мусор по телеку обычно смотрим, думаем как калеки, эмоциональные и интеллектуальные инвалиды. А единоборства – там же все очень тесно с духовными исканиями связано. Я бы и сам записался, если бы у меня было больше времени. И денег.