Elena Sokolova - Душа моя – Эвридика. Почти подлинная история

– Ты прав, муж мой. И все же – ты ошибаешься.

Нежная Эвридика, прекрасная нимфа, что знала ты о тьме и тишине? Твоя жизнь в лучах любви Орфея, сына прекрасной Каллиопы и речного бога Эагра, была так светла и безмятежна, почему ты отвергла ее? Что заставило тебя просить Смерть о встрече?

– Что ты знаешь о Смерти, Эвридика? Ты – любимая жена моя, ты – жизнь и душа, ты – ясное утро, улыбка, смех и песня – что влечет тебя к тому, что есть тлен и зло?

– Не знаю, любимый… Может быть – справедливость. Или – жалость.

– Справедливость к Смерти? Не понимаю тебя…

– Она пленница, Орфей, неужели ты не видишь этого? Ты, которому дан талант зачаровывать музыкой своей и людей, и зверей, и даже деревья и травы? Волны морские, и те покоряются твоей песне! Ты так чуток – и так глух к истине, которая очевидна?

– И в чем же эта истина, дитя?

– У Смерти нет выбора, Орфей. У нее нет своей воли. Срок жизни всего сущего – в руках неумолимых Парок, и Смерть – только вестник. Она приходит, когда должно, к тем, к кому должно, и даже то, как она выглядит в эти минуты – и это определяется не ею самой. И ее встречает страх. Ненависть. Отчаяние. И лишь иногда – облегчение. И очень-очень редко она приходит к тем, для кого встреча с ней – радость. И тогда, думаю, радуется и она. А самые черные дни для нее – когда она приходит к детям, только родившимся на свет. Их неведение ложится на ее плечи как свинцовый груз. Столько мыслей, чувств, сожалений видит Смерть, столько проклятий и жалоб слышит в свой адрес – а ведь она просто делает свою работу.

– Смерть несвободна, ты это хочешь сказать, любовь моя? И все ее поступки – предопределены? У нее нет своих желаний, мыслей или чувств, а если и есть – они не имеют значения и не принимаются во внимание?

– Да, любимый. Она – узница долга. И мне так жаль ее!

Далеко, очень далеко от речного берега с его туманами и шепотом волн, на другом конце мира, во тьме и тишине подземных чертогов, среди полированных, круглых колонн, отражающих блики факельного света, и тяжелых, шитых золотом занавесей на окнах, среди брошенных под ноги знамен и ковров, что смягчают холод черно-белых мраморных залов – хрупкая девушка, закутанная в темные одежды, вслушивается в этот диалог.

На бледном лице – огромные, темные глаза, непроницаемые, строгие, холодные. Горький излом длинных бровей, извилистый неулыбчивый рот, тонкие руки с длинными, неожиданно сильными пальцами. Высокая, чуть сутулая, в темном платье, тяжелом, прямом, с едва поблескивающим шитьем по подолу и рукавам, повторяющим орнамент на занавесях и знаменах.

– Как много ты знаешь обо мне, юная нимфа. Разве мы встречались? Мне нравится твое имя, еще и потому что его пока нет в списках. Это к лучшему. Я не хочу нашей встречи, тогда я не смогу слышать тебя. Здесь от тебя останется только тень – безмолвная и безмятежная.

Трепет пламени одинокой свечи.

Шаги. Тяжелые, уверенные.

– О чем ты задумалась, дитя?

Девушка вздрагивает. Далекий шепот стихает, она слышит только потрескивание факелов. Вошедший молча ждет ее ответа.

– Я думаю о несправедливости, отец.

– Справедливость не присуща бытию. И не является атрибутом жизни.

– А долг?

– Долг – да.

– Но почему богам и людям можно поступать так как им хочется? Почему нам это заказано?

– Я не могу ответить тебе, дитя. Во всяком случае, не сейчас. Любое знание нужно заслужить.

– Отец, мне так хочется иногда поступить – по своей воле. Сделать то, что хочу я, и только я. Мне хочется – изменить, хоть что-нибудь, хотя бы один разочек! Прийти в другом облике. В другое время. Не прийти совсем.

Пауза. Девушка сжимает руки в кулачки:

– Оставить жизнь тому, кто в списке.

Тишина. Все застыло. Стихли треск и шипение факелов.

Лицо Главного Судии помрачнело, взгляд стал ледяным.

– Замолчи, дитя!

– Отец!

– Я сказал, замолчи!

– Разве я сказала что-то плохое, отец?

Темная рука коснулась ее плеча. Голос по-прежнему был суров, но теперь в нем проскальзывали нотки сочувствия.

– И вновь я не могу ответить тебе, дитя.

Покачав головой, он направился к выходу.

– И это – запрещено? Почему?! Почему столько запретов?! О чем бы я ни спросила, ты все время говоришь: нет, не время, не сейчас, потом, сама… я устала, отец!!!

Она почти кричала. Зала вдруг вся пришла в движение, мелко задрожали колонны, факелы вспыхнули ярче, багровые сполохи заметались по стенам. Гнев, охвативший девушку, стал ветром, вздыбившим тяжелые складки занавесей, даже огромные, резные кресла протестующе заскрипели под его напором.