Константин Консон - Корах. Роман о времени

Роды были легкими, и, разрешась от бремени, Тамар подумала, что без помощи Всевышнего Бога ей вряд ли удалось бы попасть именно туда, куда она задумывала – на главную ветвь Израиля.

"Но если Он помог мне, – решила она, – наверное я поступаю правильно."

Принимавшая роды повитуха ловким движением намотала красную нить на ручку первого младенца, но тот тут же убрал ее назад. Вместо него полез другой и первым узрел свет мира.

– Этого назову Перес , – улыбнулась Тамар. – Он пробил себе дорогу вперед брата. А второму нареку имя Зерах .

Никто из них не мог даже отдаленно вообразить силу заложенного ими потенциала. В повседневных делах они мало задумываясь о влиянии своих поступков на зарождающуюся цивилизацию. Один патриарх Иаков, прозванный Израилем за то, что всю жизнь беседовал с Богом, а потому знал о Нем все, что доступно знать человеку, услышав о рождении наследника своего четвертого сына Йегуды, прикрыв глаза, чуть слышно произнес странные слова, смысл которых так и остался сокрытым для окружающих:

– Этим поднимем всех. 37 37 Этим поднимем всех – От Йегуды и Тамар происходит дом Давида, царя Машиаха (Мессии). Христианская традиция в евангелиях показывает родословную Иисуса из дома Давида.

Был вечер, когда помощник доложил Кораху о приходе человека, закутанного в серую тунику, так что лицо его было почти полностью скрыто. Очевидно, тот не хотел быть узнанным и явился сюда для разговора с глазу на глаз. Когда помощник удалился, они некоторое время молча смотрели друг на друга, после чего незнакомец откинул скрывавший лицо платок. Корах увидел перед собой египетского принца. Вид его был непривычно растерянным, взгляд перемещался с одного предмета на другой, лицо выражало страдание.

– Я убил человека, – хрипло сказал Моше. – Надсмотрщика. Он избивал раба, раба еврея.

Корах усадил молодого человека, налил ему вина и сел рядом.

– Я не хотел… Но он бил его так долго и жестоко, наслаждаясь своей властью над несчастным. Я случайно там оказался, осматривал продвижение строительства для доклада фараону. Я думал остановить этого садиста и хотел публично наказать его за жестокость, чтобы другим неповадно было. Но когда я оттолкнул его… Боже, ты не представляешь, сколько ненависти и злобы было в его глазах. Какая бездонная пустота сквозила оттуда. Я стоял под палящим солнцем, и чувствовал ледяной холод, исходящий из этой пустоты. Там не за что было уцепиться, словно падаешь в глубокую пропасть, разверзшуюся под ногами. Я будто увидел весь его путь в прошлом с безвестными предками, его породившими, и заглянул в будущее его потомков – но и там одна чернота. И тогда мои руки, не слушаясь меня, толкнули его еще раз, брезгливо и сильно, на самый край глубокой ямы, в которой изготовляют кирпичи. Он оступился, полетел вниз, ударился головой об острый камень и испустил дух.

Моше осушил свой кубок и замолчал. Даже этот рассказ давался ему с трудом. Обычно легкое заикание теперь сильно мучало его.

– Пойми, я не мог спокойно на это смотреть. Я вообще не понимаю, как я теперь буду с этим жить.

– Тебя кто-нибудь видел? – Корах старался придать голосу низкий тон в надежде успокоить своего друга.

– Никто из египтян, по-моему, никто. Только рабы могли видеть.

– Тогда, может, обойдется, – уверенно сказал Корах, – евреи тебя не выдадут.

Моше горько усмехнулся.

– Я бы тоже хотел так думать. Но непросто все в этом народе. Когда я шел к тебе, в сумерках увидел двоих, они ссорились, причем у одного в руке я заметил нож. Я подошел с намерением урезонить их и предложил обсудить предмет ссоры. В ответ человек с ножом, угрожавший своему соседу, вгляделся в мое лицо и узнал меня. "Не хочешь ли ты убить меня, как убил вчера египтянина?" Я увидел что-то недоброе в его хитром прищуре и понял – все стало известно, и скрыть теперь ничего не удастся. И еще я понял одну вещь, которая мне еще более неприятна, чем гнев фараона, который теперь, несомненно, на меня обрушится. Я понял, что среди этого влачащегося в тощем рабстве народа есть доносчики, готовые за собственную выгоду продать своего сородича египетским властям.

– Послушай, – Корах успокаивающе сжимал руку Моше, – при всей неприятности произошедшего это был всего лишь несчастный случай. Зная правителя, я не думаю, что он сильно на тебя прогневается. Ты сам себя больше терзаешь.

– Я не вернусь во дворец, – голос Моше дрожал. – Во мне что-то перевернулось. Меня ужаснула картина рабства. Раньше я воспринимал все происходящее спокойно и естественно, как иные относятся к разливам Нила или летнему зною. Но теперь, когда я сам с этим соприкоснулся, и еще как соприкоснулся… Мерзость и отвращение переполняют мою душу. Мне все представляется в ином свете. Ты всегда говорил мне, что я тоже происхожу из этого народа. Но для меня это было посторонним звуком, ничто не влекло ни к их языку, ни к культуре, ни к странным молитвам, которые, они возносят к небу, а не к какому-то конкретному божеству, как делаем мы… Мы. Теперь я уже не понимаю, кто это мы. К кому мне причислять себя? К египтянам уже вряд ли, к иврим еще нет. Я один, сам по себе.