Людмила Файер - Гелла – дочь Одина Одноглазого

Конечно человечий дом превосходил своим великолепием все мамины сказки. Да и откуда было дикой кошке, никогда не имеющей настоящего дома, знать о человечьих жилищах? Жаль, что не получится рассказать маме о моей удаче. Как бы она порадовалась за свою малышку!

За огромным количеством преимуществ, которые вдруг свалились на меня подарком капризной судьбы, даже моя болезнь не слишком сильно меня тревожила. Глаз с каждым днем болел все меньше. Горло перестало болеть, но голос так и не появился.

Радужная женщина ухаживала за мной лучше родной матери. Ночами я спала на ее шее, груди, подмышкой, везде, где мне хотелось пригреться и приткнуть свое худенькое тельце. Ма накрывала меня своим толстым одеялом, создавая маленькую, уютную норку. Наверное это одеяло было сшито из множества мышиных шкурок, потому, что оно было невесомым и очень теплым. Я очень скучала по своей родной маме, и женщина стала для меня второй матерью. Она нежно гладила меня, почесывая за ушами и под подбородком, пока я не засыпала под ее ласковое бормотание…

…Ела я жадно, взахлеб, прижмурившись от преследовавшего меня страха открыть глаз и обнаружить, что на самом деле еды больше нет, и вкусные кусочки мне только приснилось…

У меня появились силы и хотелось играть, как играли те котята, с которыми я жила в одной коробке. Раньше моими игрушками были лишь мамин хвост и перышки, которые иногда приносила кошки с удачной охоты. Я никогда не думала, что на свете бывают другие игрушки, кроме палочек, перышек или лягушачьей лапки. У моего нового брата – Фокса Рыжего – было много настоящих игрушек! Мячики, бренчащие маленькие шарики, меховые мышки, которых все время нужно было подгонять лапой, чтобы они не ленились бегать. Мышки бесподобно пахли и их приятно было кусать и носить в зубах. Были круглые сооружения, по желобам которых можно было гонять маленькие, весело дренькающие шарики, меховые туннели, через которые мы пробегали насквозь, играя в догонялки, а то и просто спали, забравшись вовнутрь, чтобы устроить засаду, и уснув на мягком мехе прямо во время игры.

Фокс, которого я во время игр называла его детским именем Миу-миу, в моих глазах был счастливым обладателем множества прекрасных вещей. Рядом с ним я казалась себе маленькой, никчемной, нищей козявкой. Он, торжественно сложив лапы, восседал возле меня, как рыжий, теплый, неприступный холм. И так приятно было подползти под его мохнатый бок, прижаться, закрыть глаза, вдыхая запах его шкуры и вспомнить маму…

Фокс всегда был ласков со мной, но и строг. Я терпеть не могла, когда его одолевало стремление к чистоте и порядку, и он начинал вылизывать мою мордочку, своим длинным, ужасно шершавым языком. Но приходилось терпеть, потому, что Миу-миу был старшим и конечно лучше знал сколько раз в день нужно умываться. Я старалась соответствовать и намывалась после каждого принятия пищи, но Фокса Рыжего это не впечатляло. По его мнению мылась я неправильно, редко и в неположенное время. Его тяжелая широкая лапа прижимала меня к поверхности, чтобы я не ускользнула и не нарушила важное действо, и начинался процесс по приведению меня в порядок, я называла его "измывательство". После него, мокрая и прилизанная, я должна была лечь спать и выслушать его многочисленные длинные наставления.

Фокс рассказывал мне о порядках и законах в доме моих новых Ма и Па, о правилах, которые мне придется соблюдать, чтобы не оконфузиться. Он все время твердил, что пИсать на одеяло – это моветон и что для отправления естественных потребностей есть специальное место – лоток. Что такое моветон я не знала, да и не стремилась узнать, ведь скакать по пухлому одеялу и скрести его лапками было так весело! Я представляла себе, что попала на белое облачко, утопАла в его складках, ища воображаемых мышек, скакала, скакала, скакала… А потом просто не успевала сообразить, что терпеть больше не могу и уже никуда не успеваю спрыгнуть, чтобы найти подходящее место! И, ой! Снова случалась неприятность! Ну, то есть, как неприятность? ПИсать на одеяло как раз было очень даже приятно! Но моя новая Ма почему-то каждый раз была недовольна. И Фокс Рыжий начинал глухо ворчать, что я скверная девчонка, не поддаюсь воспитанию и совершенно не слушаю его советов.

Я замирала, прижимая ушки, делая вид, что не понимаю, как случился этот конфуз и чем мне теперь объяснять свою оплошность.

После запИсок на одеяле Ма пересаживала меня в небольшую коробочку – тот самый лоток, наверное в наказание за недостойное хороших девочек поведение. Я совсем не хотела в ней сидеть, ведь там не было ничего интересного и привлекательного, кроме тряпочки, подпИсанной мною накануне. Ни игрушек, ни мягкого ворса, ни воздушной пухлости. Странный, абсолютно ненужный и неинтересный предмет. Но Ма садилась возле меня на корточки и зачем-то начинала скрести моими лапками по дну этого лотка. А что там было скрести-то? Он был пустым! Какое глупое занятие, даже для такого маленького ребенка, как я, не говоря уже о высшем существе, равном богам Радуги, которым я считала Ма! Если ей нравится скрести пустые коробочки, пусть сама и скребет! У нее много пальцев на двух руках!..