Cказки и мифы папуасов киваи

Материалы папуасского фольклора показывают, что нет оснований выводить классическую животную сказку непосредственно из тотемистических представлений. Во-первых, речь должна идти о более широком и сложном комплексе мифологического плана, а во-вторых, путь к собственно животной сказке был, так сказать, многоступенчатым и освобождение от мифологических (тотемистических в том числе) связей происходило посредством ряда трансформаций. Некоторые из них можно проследить по данным прозаического фольклора кивай.

На подступах к сказкам находится цикл рассказов о борьбе детей со «старой ведьмой» (или с супружеской парой старых колдунов) (Ландтман, № 408—411). В этих рассказах дети становятся добычей людоедов. Тайна исчезновения детей остается не раскрытой до тех пор, пока о происходящем не догадывается самый маленький из схваченных детой. Он дает знать об этом родителям, и людоедов убивают. В версиях «младший» иногда обладает чудесным предметом, с помощью которого превращается в птицу. Сказочный характер имеет мотив подмены: старуха прячет схваченных детей в корзину, но они подкладывают вместо себя лягушек, которые разговаривают с людоедкой детскими голосами. Аналогично построен рассказ о людоедке и девушке (Ландтман, № 154). Схваченная девушка превращается в птицу и улетает, а вместо себя оставляет говорящий ее голосом кусок дерева. В ходе погони людоедка погибает.

Во всех этих рассказах ощущается наличие некоего подтекста, связей с мифологической архаикой. Как и в сказках классического типа, многие существенные обстоятельства не разъясняются и не мотивируются. Неясно, что собою представляет тот детский коллектив, который в некоторых версиях ведет самостоятельную жизнь в лесу. Можно лишь предполагать, что эта ситуация восходит к обряду посвящения, и в таком случае есть основания связывать с системой инициационных представлений и мифов и другие коллизии, характерные для этих рассказов. Но в том виде, как они записаны, рассказы содержат ряд особенностей, присущих быличкам: в них очевидна установка на полную достоверность сообщаемого, события всегда локализованы, а участники названы поименно. В прямом своем содержании это прежде всего рассказы о победе над колдунами-людоедами.

Сколь бы ни были интересны и важны отмеченные тенденции, указывающие на развитие повествовательного фольклора, выходящего за пределы традиционного мифологического мира, необходимо подчеркнуть, что определяющим и преобладающим в собрании Г. Ландтмана является материал, прямо относящийся к мифологии. Это вполне понятно, если учесть тот уровень общественного развития, на котором находились кивай, их соседи и все коренное население Новой Гвинеи в начале XX в. Первобытнообщинный образ жизни папуасов определял социальные отношения, характер и содержание представлений о мире, систему мифологии и фольклора. Собственно, о мифологии как целостной и законченной системе у папуасов, в том числе и у кивай, говорить трудно. Законченность свойственна обычно более поздним в историко-типологическом смысле системам. Мифология папуасов характеризуется большой степенью архаичности. Ее основу, несомненно, составляют культ умерших и культ предков, наличие культурных героев, комплекс магических представлений и вера в эффективность магических действий. Будет крайне неверно сводить мифологию папуасов к некоему набору повествовательных циклов или к знанию определенных персонажей, мест и т. д. Заслугой Г. Ландтмана было как раз то, что он очень широко и наглядно показал сложность и разнообразие мифологических связей у кивай, органическую включенность мифологии и в систему идеологических представлений, в систему знаний о мире и обществе, и в практическую деятельность коллектива (огородничество, охота, рыбная ловля), в его социальную практику (обряды, обмен, война и т. д.), в сферу духовной культуры (фольклор, культы, церемонии, искусство). Мифология так или иначе функционирует на всех уровнях жизни коллектива. При этом в разных жизненных ситуациях и при различных функциях она предстает разными своими аспектами, элементами, которые могут подчас противоречить один другому. Тексты мифов представляют собой лишь один из способов функционального закрепления и реализации мифологических знаний и мифологической практики коллектива. Они находятся в определенных связях с другими способами реализации. В принципе все способы равноправны. Нельзя рассуждать таким образом, что первоначально существовали рассказы, как наиболее полная и «правильная» форма реализации мифов, а затем эти последние стали внедряться в различные сферы общественной практики. Рассказы сами по себе, изолированные от общественно-культурного фона, от других форм реализации мифа, оказываются мало понятными, многое теряют в своей содержательности и смысловой значимости. Собственно говоря, в среде, которая их хранила, мифы никогда изолированно и не жили. Само оформление их в более или менее законченные повествования и функционирование («исполнение») были соотнесены с практическими целями коллектива и с широкими задачами объяснения окружающего мира и его упорядочения.