Cказки и мифы папуасов киваи

Переходные черты от мифа к сказке отчетливо обнаруживаются в рассказе, который Г. Ландтман разбил на два: «Юноша, меняющий кожу» и «Танец для Понипони» (см. наст, сб., № 102). Первая часть многими мотивами живо напомнит читателям, воспитанным на европейском фольклоре, популярные темы и образы классических сказок: герой — «неумойка» валяется в золе, покрытый струпьями; девушки, среди которых он находится, третируют его, и лишь одна — младшая — жалеет его и заботится о нем; герой наделен способностью преображаться, менять кожу, становиться птицей и вновь обретать человеческий облик; младшая из девушек видит его преображенным, решает стать его женой и сжигает старую кожу юноши. На память приходят сюжеты «Амур и Психея», «Финист — ясный сокол», «Змей-жених». Кое в чем новогвинейская сказка может восприниматься в плане предыстории этих сюжетов. Главное сходится — это сказка о чудесном женихе и о невесте — девушке с добрым и любящим сердцем. Но у кивай сюжет получает свое развитие и обнаруживает отчетливые связи с мифологией. Жених и невеста не становятся супругами. Сестры противятся этому, на юношу претендует старшая. До сих пор характер коллизии и самый тип повествования соответствовали в общем сказочным канонам. Но в тот момент, когда, казалось бы, сюжет приближался к развязке, наступил перелом и повествование пошло по «непривычному» пути. Этот путь возвращает рассказ в лоно архаического мифа. Действие переносится на остров Мури, хорошо известный в мифологии кивай: именно сюда пришел знаменитый герой Соидо, здесь он посадил культурные растения и деревья. В рассказе появляются Муриваногере (по другим мифам — тесть Соидо) и его дочь Понипони, мифическая невеста. Ей предстоит выбрать жениха среди многих претендентов, каждый: из которых должен исполнить танец. Особенность, отличающая миф от традиционной сказки, заключается в том, что соперники — одновременно люди и животные. Связь с системой тотемизма здесь очевидна, но осуществляется она для разных персонажей по-разному, иногда — лишь через символы. Бывший «неумойка» танцует, приняв вид белой цапли, и Понипони танец нравится, но ей не нравятся длинные ноги, шея и клюв птицы. Наконец выбор ее падает на акулу. Дальнейшие эпизоды рассказа полностью проясняют его мифологическую направленность: повествование о ссоре и драке между соперниками — птицами и представителями морского царства — дает основание для целой цепи этиологических построений, для объяснения фактов местной истории, происхождения предметов и т. д. Сюжет рассыпается на эпизоды, не очень связанные повествовательно, представляющие интерес постольку, поскольку в них содержится толкование тех или иных загадок окружающей природы, местной истории и социальных отношений. Процесс образования сказки, таким образом, остановился на полпути. Это касается в одинаковой степени и сюжетики и персонажей, одни из которых полностью еще принадлежат мифологическому миру, а другие уже стоят одной ногой в мире сказочном. К числу этих последних принадлежит и «юноша в язвах», в образе которого есть и черты тотемного предка, основоположника кивай, и признаки сказочного героя, чудесного жениха, которому уготована горькая участь — жить поочередно в двух разных кожах до той поры, пока невеста, движимая любовью, не уничтожит одну из них. К этому же ряду относится его потенциальная невеста, младшая из странного девичьего объединения, которое живет в Иасе. Возможно, что генетически сказочных девушек надо возводить к мифологическим женским существам бухе'ре-бухере, или бусе'ре-бусере, которые, как считалось, жили в лесу в каком-то одном месте, иногда занимались приготовлением саго. Г. Ландтман слышал рассказы о том, что они охотно вступали в брак с молодыми людьми, оказывавшимися поблизости. В параллель к нашей мифологической сказке можно привести историю о том, как бухере-бухере приметили одного юношу, в его отсутствие пробрались к нему в хижину, а когда он пришел, схватили его. Младшая хотела стать его женой, но остальные воспротивились, и дело кончилось тем, что юноша стал мужем их всех.

Приведенные примеры, которые можно было бы, разумеется, продолжить, указывают на одну из характерных тенденций — ослабление в ряде повествовательных типов мифологического начала и мифологических связей и усиление различных элементов художественной, «исторической» и иной внесакральный повествовательности, более отчетливое выявление бытовых, социальных аспектов, складывание жанровых признаков сказки, предания, мемората.