Александра Любарская - Калевала

Не о чем ей печалиться, не о чем заботиться.

Но злым и жадным было сердце у красавицы Похъёлы. Чужая беда ей — радость, чужое горе — забава.

Хуже, чем бездомной собаке, жилось у нее купленному рабу.

Сама она мягкий пшеничный хлеб ест, пироги печет, маслом их мажет. А для пастуха у нее хлеб из мякины, пироги из соломы, начинка в пирогах из сосновой коры.

Для нее в печке каша румянится. А для него в сенях снятые щи стоят — собака и та не станет их есть.

Захочет хозяйка пить, она себе молока из кувшина нальет. А у пастуха горло пересохнет, так он кусочком бересты из болота воду подбирает.

Только легче голодному насытиться, чем злой хозяйке утолить свою злобу.

Задумала она однажды посмеяться над бедным пастухом. Испекла большой хлеб, сверху пшеничный, снизу овсяный, а в середку положила камень.

Дает хлеб пастуху и говорит:

— Смотри, негодный раб, прежде времени не ешь!

И стала выпускать скотину из загона.

Медленно идут мимо нее коровы, позвякивают медными колокольчиками.

Шерсть у них мягкая, как у овечек, гладкая, как у тюленей, блестящая, как рыбья чешуя.

Провожает хозяйка Илмаринена свое стадо и приговаривает:

Просит она хозяйку леса Миэликки белым своим передником прикрыть стадо, чтобы не тронул коров злой ветер, не побил небесный дождь и град.

И сына лесов Нюрикки просит, чтобы набросал он мостки через болото, чтобы вывел он ее стадо из топкой трясины.

И красу лесов Отсо, косолапого медведя, просит хозяйка, чтобы не пугал он ее коровок, не душил их медовой лапой, не рвал острыми зубами.

Вышли коровы на пастбище, а за ними с кнутом и котомкой плетется пастух Куллерво.

Идет он в синих чулочках, в узорчатых башмаках и горько жалуется на свою судьбу:

— Плохо бедняку на белом свете! Всё-то он по чужим людям живет, чужое добро сторожит!

Привел Куллерво стадо в лес, сел на мягкую траву и просит ласковое солнце:

— Хоть ты пригрей меня, небесная печка! Пошли мне немного тепла, а злой кузнечихе не свети вовсе, ей и так хорошо живется!

В полдень, когда короткой стала тень от солнца, согнал Куллерво всё стадо на лужайку, пересчитал коровьи хвосты, а потом развязал свою котомку и вынул хлеб, выпеченный хозяйкой.

«Уж пора, — думает, — и бедняку пообедать, время и бездомному рабу поесть».

Достал он отцовский нож и воткнул в середину хлеба. Мягкая, румяная корка у хлеба, а внутри — твердый камень. Сломался о камень стальной клинок.

Заплакал Куллерво:

— Всего только и было у меня добра, что старый отцовский нож! А теперь и его нет! Это злая кузнечиха, жадная хозяйка, нарочно запекла камень в мой хлеб. Как теперь отомщу ей? Чем отплачу за насмешку?

Вдруг слышит — каркает с дерева старый ворон:

— Не горюй, Куллерво, сын Калерво! Не проливай понапрасну слез. Слушай, что скажу. Я научу тебя, как рассчитаться со злой хозяйкой. Возьми березовую ветку и загони коров в болото, заведи грязноногих в трясину. Пусть разорвут их там волки и медведи! А когда насытятся лесные звери, обернутся медведи коровами, а волки — телятами. Гони тогда свое стадо на хозяйский двор. Разом рассчитаешься со злой бабой! Посмотришь на ее слезы!

Так и сделал пастух Куллерво.

Загнал коров в болото и отдал на съедение лютым зверям.

А когда солнце спустилось на ветки сосен, повел Куллерво к дому стадо медведей, погнал на погибель хозяйке стадо волков.

По дороге учит Куллерво лесных зверей:

— Во двор входите, будто смирные коровы. В хлеву стойте, как ласковые телята. А чуть нагнется хозяйка, чтобы доить вас, — рвите ее острыми когтями, кусайте ее крепкими зубами.

Из коровьей кости, из бычьего рога сделал он пастуший рожок и трижды протрубил с пригорка, чтобы вышла хозяйка Илмаринена встречать стадо.