Ярослав Полуэктов - А слона-то я приметилъ! или Фуй-Шуй. трилогия - RETRO EKTOF / ЧОКНУТЫЕ РУССКИЕ

– Бум, бум!

Безрезультатно!

Михейша сострадал случившемуся недугу наравне со старшими.

Пони, по мнению взрослых, серьезно болела не только ногами, а, судя по кашлю и рыданиям, чем—то другим, гораздо более серьезным и страшным.

– Наша Пони не умрет?

– Не знаем, не знаем, – говорили туповатые лекари и продолжали издеваться над бедной лошадкой. Каких только инструментов не было применено. Разве что зубовыдиральные клещи не использовались. Нету зубов у металлических лошадей. Вместо зубов и рта у них бампер. Вместо лица капот. Только глаза были почти настоящими. Только отчего—то их было четыре и прикреплены они: одна пара – к обводам колес, и другая – на самом носу – близко друг к другу, как стереомонокль военного образца.

Все это время соболезнующий скорой смерти Михейша нарезал круги вокруг умирающей, помогал подношениями инструментов, между делом разобрался в нумерации гаечных ключей и, соответственно, получал начальные физико—арифметические познания и мускульное понимание крутящего момента.

Глядя на успехи, сему отроку доверили кнопки, включающие фары; а за дневной бесполезностью того действия, изредка поручали вертеть зажигательный ключик махонькой, но симпатичной и важной красно—оранжевой лампы с непослушными искорками в глубине рифленого стекла.

Умного Михейшу не перехитрить: фары он умел включать без официальных позволений. Но: тсс! Молчим. Это одна из его профессионально—шоферских тайн.

Стоит ли говорить, что Михейша любил Пони как самую лучшую и самую большую заводную игрушку. Деревянный, крашенный под зебру конь—качалка, засунутый в хламильник Михейшиной комнатушки, засыпанный ворохом прочих отвергнутых развлекательных приборов, погибал от ревности.

Порой, под грустное мычанье Мадамы Боньки и жалобное блеянье Мицы, Михейша добивался права ночевать в Пони—салоне на пузатых, тисненных под крокодила кожаных сиденьях.

Разговаривал он с железной лошадкой на правах лучшего на планете жокея. Ласково и нравоучительно. А порой тер живомашину щеточкой с мылом, примерно так, как углядел у деда. Начиная с крыши, он гнал воду сначала по бокам, после по капоту с вертунчиком внутри, а затем по багажному крупу.

– Я пошел купать Пони, – высокомерно говорил Михейша матери и бабушке. Надевал огромные шоферские перчатки. Вооружался шваброй в полтора собственного роста. Тащил цинковый кузовок, наполненный мыльной водой.

На колеса воды уже не хватало. За очередной порцией ходить лень. Колеса довольствовались выковыриванием палкой и вручную травинок, листьев, сосновых иголок и глинисто—песочной грязи, набранной в округе. По завершении чистки Михейша забирался с огрызком карандаша, острой палочкой и замасленной оберточной бумагой в гаражную яму. Устремлял взор под брюхо Пони, изучал и перерисовывал, карябал сложные, красивые, как недурственный египетский чертеж, сочленения нижних механизмов и немыслимые переплетения труб. Чертыхался на скользкий современный папирус. «Тля изморская (из—за моря), шклизяга, мамирус».

***

Как—то (давно) – тогда Пони была в девушках – и только чуть—чуть приболела корью (температура, тусклый взгляд, то—сё), дед надел кожаную фуражку и очки, что говорило о его серьезных намерениях одним последним – рассерженным махом – вылечить стальную лошадь и выехать уже на здоровенькой в свет.

Отец вооружился огромным гаечным ключом и средней по величине кувалдой Геракла.

Михейша стоял поодаль, наблюдая за невразумительной суетой. – Неужто будут крушить? – подумывал он с крыльца, добывая соломинкой ушную серу и складывая ее в конфетную золотинку.

Ленка по секрету сказала, что сера горит. А при большом ее наличии и добавлении спичного фосфора можно сделать небольшую зажигательную бомбу. Фосфора по верхам сервантов напрятано было навалом, а с серой пришлось трудиться кряду две недели. Намеченный срок изготовления бомбы уже кончался, а серьезного компонента, даже с учетом Ленкиных ушных копей, не хватало даже на то, чтобы взорвать собачью калитку в главной ограде или – хотя бы – расширить щелевой проход между прутьями ив, отделяющими огород от вольной воли.

Папа Михейши забил в землю стальной кол и прицепил к нему полиспаст. Другой конец полиспаста соединился с крюком, что приделан под Пониным бампером.

– С ручника не забудьте снять, – прикрикнул дед довольно безадресно.

Михейша, подобно американскому ковбою, подпрыгнул на месте. Держась за поручень, перелетел шесть ступеней, и, не коснувшись земли, с воздуха ринулся в сторону кабины.