Наталия Чайкина Варгас - Чунтэ – демон джунглей

– Пора бы развести костёр, – деловито буркнул Хосе, – уже смеркается, холодает. Да и нашим нужно видеть сигнал, чтобы спускаться в верном направлении.

Я участливо встрепенулась, согласно кивнула, но с места не сдвинулась. Необходимость говорить требовала усилий, которые во мне исходили на нет. Меня мутило и жалкий внутренний голос усталости резал остатки мечты о древнем городе протоперуанцев на мелкие выцветшие лохмотья недовольства.

Хосе махнул рукой и исчез в сумрачных тенях отвесных скал.

Я достала блокнот, уложила его на колени, и, медленно заточив карандаш, прерывисто начертала «27е октября…». Рука мелко тряслась. Пришлось поднять голову, отложить дневник, и закрыть глаза. Лучи солнца мгновенно притянулись ко мне. Лицо запылало от космического тепла.

– Сеньора Наталия обрела способность шамана! – Услышала я очередной смешок Хосе. – Она умеет перевоплощаться в умную вискачу…

Если бы не его шутка, я бы не поймала себя на том, что мурлычу незатейлевую мелодию себе под нос. Вискачи – это забавные зверьки, длиннохвостые горные кролики. Их отличает весьма интересная манера греться на солнце. Они, присев на задние лапки, закрывают глаза, складывают передние лапки на брюшке и превращаются в подобие пушистых бабушек. А если они ещё и хорошо поели, то можно услышать их лёгкое бормотание… Природный позитивчик… Меня это улыбнуло. Хотя… брошенное спутником определение «умная» несколько настораживало, ведь в андийском языке часть названия зверька – «кача» – относилось к слову «глупый»…

Я всей грудью втянула воздух, наполненный ароматом душистого эвкалипта, и мой разум безвольно опустился в дрёму…

Мы пришли сюда около часу дня, экспедиция из семи человек, снаряжённая по паре-тройке мулов и ведомая безграничной жаждой найти следы потерянных цивилизаций, оставивших здесь руины городов, горы золота и многочисленные тайны. Двое, Энрике и Фернандо, наняв местного пастуха-проводника по имени Потай, пошли выше, дабы осмотреть и запечатлеть на походной карте очертания возможных оснований больших домов и правильных улиц. Возможно ли это было сделать, я уже сомневалась. Слишком высоко надо было забраться, чтобы увидеть с высоты то, чьё существование было лишь призрачной легендой. Хотя приобретённая закалка исследователя не позволяла мне жаловаться ни на условия, ни тем более на неудобства, но на этот раз я решила остаться в лагере в качестве смотрителя. Мою компанию, кроме Хосе, составили Освальдо, Фаго и Мария.

Первый – человек, которого уважительно называли «Эль Чаман». Шаман. Лично для меня, бледнолицего европейца, он представлялся мужчиной необычной красоты в преклонный возраст которого я отказывалась верить! По образу он напоминал цыгана, жгучего, задорного, вечно странствующего и свободного. С ним редко беседовали, но его всегда слушали. Он же был молчалив и говорил по существу.

Фаго – ученик Освальдо. «Ваман». Пока ещё подросток, но звание «аяваскеро» – изготовителя особого психоделического напитка, он уже заслужил.

Мария – особое явление в нашей компании. Она, как я поняла, была пациенткой Освальдо. Довольно румяной и крепкой, ей предрекли смерть от рака через пару месяцев, но она, уже несколько лет следуя за своим лекарем, умудрилась выжить и стать притчей во языцех. Вечно печальная, Мария каждое утро одаривала нас приличной дозой жалоб и знаменательных речей.

– Я готова к смерти, – подытоживала она очередную тираду о несчастьях и наказаниях с перечислением всех своих болячек, страхов и разрушенных надежд, – если Бог того хочет, я смеряюсь с данной мне судьбой…

– Одумайтесь, – безнадёжно спорила я, – что вы говорите? Как можно жить, ориентируясь только на то, что от вас хочет бог? Вы его видели? Он вам лично зачитал список своих условий и претензий при рождении? Или вам всё это церковники вдолбили? Человек волен развиваться самостоятельно через опыт роста, творчества, любви, материнства…

Но и на эти слова у Марии находились аргументы.

– Ах, – махала она руками, – бог посылает страдания избранным, дабы те укрепились в вере…

Освальдо, слушая пациентку, еле улыбался и иногда кивал головой. Его личная позиция относительно её состояния была мне не ясна, ибо он ничего не говорил, но лишь усмехался… не весело, но и не злобно, а как-то по-дружески печально.

К пяти вечера освободился «душ» – тесная пристройка в одной из времянок с тазиком и бочкой наполненной водой. Ледяной. То была скорее всего обмывочная, ибо обильно обливаться не разрешалось. Набирай свою порцию свеже-холодной жидкости в тазик и делай с ней что хочешь, но больше в бочку с водой не лезь! Октябрь – пора засушливая и к воде здесь относились как к божественному дару. Тем не менее, после «душа» я словно обновилась. Приближался час ужина.