Валерий Вайнин - Легенда о Рыжем герцоге

Среди звона кружек и песен мало кто обратил внимание, как в распахнутую ударом ноги дверь ввалилась новая троица. Лишь трактирщик, глянув на вошедших, опустил голову и весь как-то сник.

– Ты что же, борода, друзей не узнаешь?! – покрывая шум, рявкнул сухопарый молодчик в дырявой шляпе. – Так я тебе живо напомню!

– Полегче, Тихоня, полегче. – Неимоверный величины толстяк пошуровал пальцем у себя в ухе. – Ты, Тихоня, все молчишь, молчишь, а заговоришь – прямо как дубиной по башке. С человеком надо беседовать вежливо, не то он, – толстяк кивнул на побелевшего хозяина, – возьмет да рассердится, и прогонит нас. Правда, дядя?

– Добрым гостям всегда рад, – осклабился трактирщик. – Как поживаешь, Стив – колотушка? Сколько ребер успел наломать?

Младший из троицы, белесый парняга – в разодранной рубахе и без переднего зуба – мрачно усмехнулся.

– Не считал. Но, сдается мне, до сотни чуток не хватает.

– Почему он не спрашивает, как я поживаю?! – медведем взревел сухопарый.

Толстяк болезненно скривился.

– Не обижайся на Тихоню, дядя. Жаркий был нынче день, проголодался он.

В этот момент сонная баба с кружками эля, колыхая формами, проплыла между ними. С неожиданным проворством толстяк извернулся и задрал на ней юбку. Баба как ни в чем не бывало продолжала свой путь. Закатив глаза, толстяк чмокнул губами. Его дружки раскатисто заржали.

– Лучше без скандала, ребята, – проговорил трактирщик, глядя в пол. – Садитесь, я угощаю.

– Зачем скандал? Какой скандал? – умильно заворковал толстяк. – Слышишь, Тихоня?! Не смей больше орать! Все-таки мы в гостях, здесь все-таки музыка и… вон какие крошки сюда забредают!

– Где? – Тихоня заинтересованно вытянул шею.

– Вон там, рядом с деревенщиной в полотняной рубахе. Ну как, разглядел?

Стив – колотушка ткнул пальцем толстяку в брюхо.

– Все, Бочонок, кончай. Садись, пока угощают. А то, – он подмигнул трактирщику, – хозяин чего доброго передумает.

В то время как удалая троица набросилась на копченую грудинку, Том разыгрывал в лицах ссору монаха с чертом. Хохочущие зрители окружили его плотным кольцом. И как только святой отец своей бранью загнал нечистого в кувшин со сметаной, Том подбросил в воздух лютню и задорно объявил: «Песня о волке».

Х Х Х

Тут Пайнсон прервал чтение и посмотрел на утонувшего в кресле писателя. Сэмюэль Бэрбидж поощрительно кивнул.

– А что если… – пробормотал нотариус и, отложив тетрадь, выбежал из комнаты. Вернулся он с гитарой в руках. – А что если мы, так сказать, оживим спектакль? Как вы на это посмотрите, сэр?

– Это не мое шоу. – Мистер Бэрбидж тонко улыбнулся. – Читаете вы, должен заметить, весьма выразительно. Остальное – дело вашего вкуса.

Пайнсон взял несколько аккордов.

– Тогда, пожалуй, рискну. Том по сюжету играет на лютне, а я – на гитаре. Вот и вся разница. – Прислонив тетрадь к бутылке с коньяком, нотариус хрипловато запел.

– Эй, как тебя! – проревела чья-то луженая глотка. – Давай что-нибудь повеселей!

Не обратив на этот окрик внимания, Том продолжал:

Кто-то сзади хлопнул Тома по плечу. Он обернулся.

– Сказано тебе: играй повеселей. – Белесый парень в разодранной рубахе почесывал бок.

Том почтительно поклонился.

– Не охота: у меня икота.

Приоткрыв дырку на месте переднего зуба, парень мрачно усмехнулся.

– Я и сам люблю пошутить. Особенно – после жратвы. – Он ткнул кулаком Тома под ребро. – Заводи: прибью.

– Двинь ему, Стив, разочек! – посоветовал тот же громоподобный голос. Его обладатель грыз баранью кость, то и дело сплевывая на пол.

– Да ты рехнулся, Тихоня! – Сидящий возле него толстяк залпом осушил кружку. – Если Стив разделает глимена, нам прядется плясать всухомятку.