Елена Асеева - Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея

И послушно исполняли детки указания светлого духа, и с тем, единожды, неосознанно претворяли предначертанное им Макошью…

Той самой, Великой Ткачихи, каковая нынче, высоко в далях небесных, охваченных голубой морокой, сидючи на лавочке возле прялки, рассматривала сотканное ею полотно Мира. На каковом в витиеватых узорах, посередь нитей-судеб самих богов трепетало, ярко переливаясь, волоконце-судьба двух простых ребятишек, сестрицы да братца, Алёнушки да Орюшки.

А околот ели все поколь рокотало, хоть и приглушенно, но дюже устрашающе. И Алёнка с Ореем поглядывая друг на друга изредка вздрагивали, и тады еще ярче разгорались на ресничках обоих ребятушек синие капели слезинок таких точно, каковые поблескивали на хвоинках ветвей. Прошло достаточно времени, когда рокотание вроде как откатило от дерева, одначе продолжив чуть слышно посвистывать и шипеть где-то там вдали, все покамест перемешиваясь с отдельными окриками людей.

А потом опять же сразу наступила тишина. Плотная такая, в коей не слышалось даже малого комариного писка, почасту витающего в лесной чаще нынче в начале липеня, месяца разграничивающего летнюю пору времени. Впрочем, безмолвие внутри ели длилось совсем чуть-чуть, ибо уже в следующий сиг Орей убрал от лица обе ладошки, высвободив рот, и качнув головой в сторону ветвей, шепотом вопросил:

– Небось, энтов Скипер-зверь и егойные злыдарные приспешники убрались из гая.

– Т-с… – беспокойно дыхнула Алёнка, так и не высвобождая рта, вспять того плотнее прижала к устам длани рук да живо замотала головой, призывая и братца к тишине.

Орюшка резко вскинул вверх правую руку и обтер долгим рукавом рубахи свой нос, собирая на ее льняное белое полотно прозрачную слизь.

– Прекрати нюни утирывать рубахой, – убирая руки от лица, торопливо молвила девчушечка и легошенько выпучила вперед красные губешки, тем самым выражая недовольство. – Тебе чё засегда баушка говаривала?

– Ты, чай, не баушка, – с не меньшей сердитостью отозвался малец, однако послушав сестрицу опустил руку вниз, немедля коснувшись перстами нескольких бубенчиков подвешенных на узком плетеном пояске, каковые враз громко звякнули. И тотчас за ветвями ели раздалась однократная трель пичужки «тек-тек-тек» точно все еще выглядывающей опасность. Орей торопливо перехватил качнувшиеся на поясе бубенцы (каковые туда цепляли взрослые, дабы отогнать все дурное, нездешнее) и затаился, так же, как до этого замерла напротив него Алёнка.

Таковые точно бубенцы, как и сам плетеный пояс, был и на девоньке, то им обоим сделал отец своими руками. Поелику считалось, таким побытом, дитятко будет подпитываться мужской силой, защищающей и оберегающей его. Были у Алёнушки и пояса плетеные матушкой, но пояс изготовленный отцом ей нравился больше, потому зачастую она его и носила. И хоть простого он был плетения, всего-навсего три цвета белый, красный, черный вплел туда отец, каковые представляли собой сообразно Правь, Явь, Навь, но вельми красивым казался он девонюшке. Пояса охватывали станы ребятишек оные, как и полагалось, были обряжены в длинные белые рубахи до пят. Украшенные вышитыми матушкой да сестрицами узорами покровительства по вороту, рукавам и подолу, эти рубахи в свой срок перешили девчужке и мальчоне из родительских одеж, дабы и тут несли они обережный смысл, передавая чадам силу взрослых. Свою одежду по поверьям дети должны были получить после собственного совершеннолетия, а именно к двенадцати годам. Впрочем, Орей в отличие от сестрицы носил еще и полотняные штаны, абы пересек возраст семи годков, тады когда и лишился большей части своих волос.

Лес же поколь хранил безмолвие, оное иногда прерывалось перекличкой птиц, словно проверяющих покинула ли его пределы опасность. А когда совсем близехонько, словно в лапниках ели, кто-то тягостно вздохнул и тем протяжным стенанием ссыпал вниз на оземь, выстланную опавшей хвоей, все синие искорки света, гай резко пробудился. И как-то по единому тому вздоху наполнился звуками, только не громкими, а лишь отдаленными, привычными этому край. И тот же миг послышался раскатистый рык бурого кома, где-то лакомившегося земляничкой, радужная перекличка горихвосток и частое жужжание всевозможных несекомых, каковые вели свое величание оттого, что их плотные тела было невозможно посечь. А возле уха Орюшки запищал, выводя свой жалобный плач, комар, будто давеча пробудившийся. Лапники ели сызнова дрогнули и принялись, малешенько покряхтывая, расплетать хвоинки, сучки да ветоньки, высвобождая для лицезрения сам лазурный свод небес, где белые кудри облаков покрылись тончайшими черными нитями, вроде поседев от произошедшего. Лучи красна солнышка впорхнули меж хвоинок и ветвей ели да малой толикой осветили стоящих в недрах обок ствола ребятушек. Совсем неспешно лапники, расплетясь, испрямились отвесно оземи, а нижние и вовсе прилегли на нее родимую да маленечко качнувшись, замерли, точно сказавши детушка: «Погостили-де обок нас, пора и выходить на кулигу».