Лев Усыскин - Необычайные похождения с белым котом

Он сделал паузу, сжав губы на миг и задумавшись:

«Так слушай же… Но нет, не станем спешить и сейчас. А ну-ка, прежде ответь мне вот на какой вопрос: видела ли ты герб нашего графа?»

Гретхен утвердительно закивала:

«Да, да, конечно же, видела, и видела неоднократно – всякий раз, когда граф со свитой приезжал в город или когда направлял своего посланца городскому совету… Я видела щит, вышитый на украшавших лошадей попонах… такой же точно щит был на флагах и еще – на плащах некоторых графских прислужников, сопровождавших его повозку… на этом щите, разделенном на три части, нарисо…»

«Довольно, довольно, девочка… – старик, опять усмехнувшись, остановил ее взмахом руки, – Я готов повторить и повторить вновь: у тебя весьма цепкий глаз… Однако нам сейчас нет никакой необходимости тратить время на описание графского герба – он весьма сложен и в целом не имеет прямого отношения к цели нашего разговора. Скажи-ка вместо этого вот что: какого цвета на этом щите нижнее поле? То, что отделяется золотой полосой от двух верхних – черного с золотым львом и красного с лилиями?»

Гретхен задумалась, припоминая:

«Мне кажется… – она наморщила лоб, – Да, мне кажется, это синий… синий цвет, да, густо-синий…»

Сказав это, она, однако, в тот же самый миг засомневалась:

«…хотя, нет, не вполне – по-моему, это все же фиолетовый цвет… определенно – фиолетовый!..»

В подтверждение своих слов она даже кивнула, но полной уверенности все равно не достигла:

«…или все-таки синий… не знаю… Всякий раз, – принялась она оправдываться, – Всякий раз, когда я видела его, солнце светило так искоса… так ненадежно… что было трудно…»

«Довольно, довольно, – Мастер Альбрехт вновь прервал ее со смехом, – Довольно, девочка, не утруждай себя вспоминать то, что вспомнить невозможно вовсе: едва ли хоть кто-нибудь в этом городе, равно как и за его стенами, сможет ответить на мой вопрос».

Он остановился, задумавшись. Лицо его в момент стало серьезным:

«Твои затруднения естественны, и дело тут, конечно же, не в солнечном свете. Так же, как и не в свете факелов, освещающих Зал Собраний городской ратуши, в котором послания графа зачитываются отцам города. Любой из почтеннейших отцов города – членов городского совета – ответил бы на мой вопрос твоими словами: «синий», «нет, фиолетовый», «нет, все-таки синий». Дело не в освещении, а дело в самом цвете.

Он и синий, и голубой, и фиолетовый разом – или, иначе, выпачканный фиолетовым синий – что равносильно выпачканному синим фиолетовому. Это грязный, ржавый цвет, лишенный природного благородства, – и не место ему на гербе столь знатного господина, как наш граф».

«Почему же тогда граф не заменит этот цвет, коли он постыден и неправилен?»

«Подожди, девочка! Терпение – величайшее из достоинств. Обрети терпение – и ты обретешь власть. Власть над собою, власть над людьми и власть над обстоятельствами. Кроха терпения – и я отвечу тебе. Отвечу на вопрос, заданный тобой, и еще на дюжину незаданных впридачу – но наберись же терпения. Итак…»

Он перевел дух, вытерев пот со лба:

«Итак, ты хочешь знать, деревенская девочка, почему граф не заменит на своем гербе ненадлежащее поле? Почему не прикажет окрасить его цветом, достойным славы своего рода? Что ж, ответ будет прост и сложен одновременно – граф не меняет цвета нижнего поля своего герба потому только, что не имеет цвета подходящего. Того особого, не синего и не фиолетового цвета, похожего, однако, как на синий, так и на фиолетовый, но при этом такового, что лишь имеющие бельма на глазах способны спутать его с синим. Притом, что лишь не отличающие дня от вечерних сумерек спутают его с фиолетовым.

Граф не имеет цвета этого, но всякий в его владениях и окрест – по крайней мере, всякий из тех, кто способен отличить одну букву от другой… так вот, всякий сведущий человек здесь знает, что истинный, беспримесный и чистый цвет в незапамятные времена действительно украшал герб благородных предков нашего графа. Знает так же верно, как то, что Солнце всякий день заходит на Западе!»

Сказав это, Мастер Альбрехт вновь остановился ненадолго. Снова вытер пот со лба, затем заглянул пристально в глаза Гретхен и, удовлетворившись, видимо, впечатлением, произведенным собственными словами, продолжил:

«Давно-предавно, когда ни тебя, ни меня, ни даже наших с тобой отцов и дедов на свете еще не было, предок нашего графа отличился в священном походе Креста на службе у Готфрида Бульонского – короля Святого Иерусалима. Он доблестно сражался с сарацинами, проявляя бесстрашие и благородство, помогая рыцарям Креста как мечом, так и советом. И вот, желая воздать почести герою, король пожаловал ему привилегию, о которой не слыхали люди прежде. После одной из битв он даровал ему право использовать в своем гербе особую краску неповторимо-чистого цвета, имеющую, вдобавок, свойство светиться в темноте. «Пусть даже и темной ночью флаг твой указывает нам путь в бою!» – сказал он перед собранием самых доблестных иерусалимских рыцарей. Саму же эту краску – четыре доверху заполненные бочки – королевские слуги торжественно выкатили перед всеми, дабы каждый мог убедиться: великодушнейший из королей отдает своему вассалу всю краску, что имеет.