Симона Гаубъ - Вербное воскресенье. Книжица рассказовъ, сказокъ, и прочих странныхъ психозарисовокъ

Запах дикой, запредельной магии всегда остаётся на одежде пылью тех, кто побывал под куполом челябинского неба, и особенно тех, кого коснулась пушистым боком дежурная звезда.

За окном распускается светлое весеннее утро воскресенья. Я люблю поспать подольше, когда не нужно торопиться в садик, но родители всегда встают раньше меня. Я просыпаюсь от непонятной боли, не могу определить её источник.

Мама кричит «с вербным воскресеньем!», папа смеётся, а упругие ветки вербы с пушистыми почками отдуваются на мне за всё, чем я, вероятно, выбесила родителей за прошедший год.

Я пытаюсь понять, за что получаю удар за ударом, на подкорках пульсирует лишь православный праздник. Ритуал, посвящённый Богу, в которого я не верю.

Вербные шлепки входят в ритм, усиливаясь и обезличиваясь, сливаются в одну длинную однообразную партию, исполняемую электронными барабанами моих будущих творений. Кожа в местах ударов становится тёмно-розовой, цвета RoseRed, цвета, который ярмом натирает всех девочек и женщин мира. Мне хотелось бы, чтобы он не был таким безысходно ярким, я хочу, чтобы он стал спокойнее, чтобы кожа успокоилась, а на кричащие гламурные розы легла дорожная пыль. Но это невозможно, и верба продолжает хлестать бедное детское тело ни за что. Я теряю счёт этим ударам, я впадаю в транс, уже даже не слыша за ними никакой музыки и не чувствуя кричащего запаха тёмно-розового цвета.

Белая тюль с крупным кружевом пикселями пропускает сквозь себя солнце, которое превращается в ночной свет мониторов всех парней, которых я буду любить потом, но пока никаких мониторов не существует, и их отблески на пустых пивных бутылках отступают вместе с далёким стуком клавиатуры и щелчков мыши.

На коже цвета RoseRed поднимаются горные гряды – вырастают упругие мозоли, светлые, как жемчужины инопланетных вторжений на нашу Луну. Мозоли вербного воскресенья. Человек уже бывал на луне. Надо будет спросить его, когда познакомлюсь, видел ли он там продолговатые светло-розовые жемчужины – следы страдающих космических моллюсков, бороздящих галактику в поисках покоя. Позже я узнаю, что такое сомнения и творческие муки, и тоже отправлю свои склизкие соки в космос, и тоже останусь жемчужинами на чужих планетах.

Мои мозоли теряют чувствительность, я отрешаюсь от всего. Я знаю только то, что однажды мне придётся найти Бога, а для этого придётся допустить, что он существует. Я найду его, и вывалю перед ним свои детские мозоли, я покажу ему бесчеловечный ритм шлепков по коже того, кто верит, что ни в чём не виновен. Конечно, если хорошо поискать, то за каждым можно найти грешок, каждому можно назначить за него наказание, но тем воскресным утром в свете весеннего солнца я была невиновна перед этим Богом, как любое дитя.

И я найду его. Я дам ему причаститься хлебом огрубевшей, шершавой кожи и водичкой, которую я выдавлю из мозолей прямо ему в рот, чтобы он не забывал, за что умирал на кресте. Я возьму его с собой в путешествие по космосу в форме моллюсков, пронзающих чёрное межзвёздное пространство гулом своих дрожащих, истончённых до предела, чувств. Я вывалю свои жемчужины на Луну, и Бог увидит, как на них слетятся голубями парни-геймеры, как будут глотать этот жемчуг, запивая его золотистым пивом. Они коллекционируют хмельные пузырьки – эмблемы неправильного, увядшего солнца.

И белый свет их мониторов ляжет на лик Бога цвета RoseRed, и он услышит бесконечные, зацикленные клэпы электронных барабанов.

Тихое утро ползло по земле туманом, буйные силы весны начинали пробивать себе путь через толщу земли, через ветхую тишину могил. Себастьян провел в молитве всю ночь, в три погибели согнувшись на каменном полу кельи. Его не отпускало, гложело, ныло в груди предчувствие чего-то большого, а может даже, и вовсе необъятного впереди. Между пыльных пальцев скользили натертые до блеска четки, губы монотонно шептали знакомые слова, смысл которых то и дело ускользал.

«К кому обращаю я свои молитвы? Слышит ли Он меня? Слышу ли я Его? Действительно ли это ЕГО слова отпечатались тысячами черных знаков на бесконечных страницах библиотек, или Он – просто безмолвное весенне утро, обещающее так много?

Сколько раз я обращал свой взор на Его образ внутри себя и вовне, искал Его во всём и находил? Сколько раз я утешал рассказами о Нём, Всеблагом и Всеведущем, больных, грешных и умирающих? А это утро будто приставило мне к горлу нож и просит быстрого ответа – готов ли я покинуть землю, готов ли обратиться прахом? О, Ты, тот, кто создал мир и всех тварей в нём, действительно ли ты заберёшь меня в царство вечного блаженства?»