Жерар де Нерваль - История халифа Хакимa

«Да он просто колдун», – подумал Хаким.

Тем временем толпа кинулась подбирать деньги, которые ей бросил нищий, и ринулась к ближайшей пекарне. В тот день на один золотой цехин давали только одну окку [3]хлеба.

«Ах вот оно что, – подумал Хаким, – понимаю! Этот старец, пришедший из страны мудрецов, узнал меня и говорил со мной языком аллегорий. Халиф – это образ бога, и, как бог, я должен карать».

Он направился к цитадели и разыскал там начальника стражи Абу Аруса, знавшего о его переодеваниях. Вместе с этим офицером халиф взял с собой палача, как делал уже не раз. Подобно всем восточным правителям, Хаким вершил правосудие на месте. Он привел их к дому булочника, продававшего хлеб на вес золота, и, обратившись к начальнику стражи, сказал:

– Это вор.

– Пригвоздить ему ухо к ставням лавки? – спросил тот.

– Да, – ответил халиф, – но сначала отруби ему голову.

Народ, не ожидавший подобного развлечения, столпился вокруг булочника, который тщетно пытался доказать свою невиновность. Халиф, завернувшись в черную аббу, которую он взял в цитадели, казалось, выполнял обязанности простого кади.

Булочник, склонив голову, уже стоял на коленях, вверяя свою душу ангелам Мункару и Накиру. В этот момент, растолкав толпу, какой-то молодой человек бросился к Хакиму и показал ему серебряный перстень, усыпанный драгоценными камнями. Это был сабеянин Юсуф.

– Подари мне, – вскричал он, – жизнь этого человека.

Хаким вспомнил свое обещание и узнал друга с берега Нила. Он подал знак; палач отошел, и булочник радостно вскочил на ноги. Услышав разочарованные возгласы толпы, Хаким сказал несколько слов на ухо начальнику стражи, а тот громко произнес:

– Казнь откладывается на завтра на этот же час. Теперь каждый булочник должен продавать хлеб из расчета десять окк на цехин.

– На другой же день я догадался, – сказал Юсуф Хакиму, – что вы имеете отношение к правосудию, увидев, как вы ополчились на запретные напитки, но кольцо дает мне права, которыми я время от времени хотел бы пользоваться.

– Брат мой, – ответил халиф, обняв его, – теперь я свободен. Давай предадимся разгулу и вкусим гашиш в океле сабеев.

Войдя в окель, Юсуф отвел в сторону хозяина и попросил прощения за поведение друга.

– У каждого, – сказал он, – в момент опьянения бывают свои навязчивые идеи, мой друг воображает себя богом.

Это объяснение повторили завсегдатаям, и те, казалось, остались вполне удовлетворены.

Друзья сели на свои прежние места. Негритенок принес им чашу с опьяняющей смесью, каждый взял свою порцию, действие наркотика не замедлило сказаться; но, вместо того чтобы забыться во власти фантастических галлюцинаций и вести бессвязные беседы, халиф поднялся, обуреваемый навязчивыми идеями, как если бы его толкала чья-то неумолимая рука. На его крупном, словно изваянном скульптором, лице читалась твердая воля, и властным голосом он изрек:

– Брат, возьми лодку и отвези меня к тому месту, где ты прежде высадил меня, у самых садов Роды.

Юсуф был готов исполнить столь неожиданный приказ, хотя ему и казалось странным уходить из океля именно тогда, когда, распростершись на диване, можно было полностью отдаться блаженному забытью, но глаза халифа горели такой решимостью, что юноша послушно спустился к лодке. Хаким устроился на носу, а Юсуф сел на весла. Во время недолгого пути халиф проявлял признаки крайнего возбуждения. Он спрыгнул на землю, не дожидаясь, когда лодка коснется берега, затем величественным жестом отпустил своего друга. Юсуф вернулся в окель, а халиф отправился во дворец.

Он вошел через потайную дверь и, пройдя по нескольким темным коридорам, очутился в своих апартаментах, чем весьма удивил придворных, привыкших к его возвращениям на рассвете. Его словно озаренное изнутри лицо, твердая, но в то же время неуверенная походка, странные жесты внушали евнухам непонятный ужас; им казалось, что во дворце должно что-то случиться, они жались к стенам, опустив голову и скрестив руки, и с почтительным волнением ждали. Всем были известны скорые расправы Хакима – страшные и не всегда справедливые. Каждый трепетал, зная за собой какой-нибудь грех.

Однако на сей раз никто не поплатился головой. Хакима занимала лишь одна мысль: забыв об этикете, он направился в покои сестры, принцессы Ситт аль-Мульк, что противоречило всем мусульманским правилам. Открыв дверь, он вошел в первую комнату, к ужасу евнухов и наперсниц принцессы, которые поспешно стали закрывать лица.