Г. Штоль - Мифы классической древности

В это время в горницу вошла богиня Афина, принявшая образ Ментора. К ней, как к старому другу, обратился Одиссей и сказал: "Ментор, товарищ юности! Вспомни прежнюю дружбу и все, что я для тебя делал, и помоги мне теперь". Женихи с угрозами стали кричать на Ментора, а Агелай сказал ему: "Не слушай его убеждений и не вступай в бой с нами, иначе, уничтожив его и сына, мы умертвим и тебя, и домашних твоих, а добро твое все поделим между собой!" Угроза эта еще больше раздражила богиню. "Сын Лаэрта, – сказала она Одиссею, – куда девалось твое мужество, твоя сила, которые были в тебе, когда ты под Троей губил врагов и разрушал своею хитростью град Приама? Отчего же, возвратясь домой, ты стал так нерешителен в битве? Ободрись! Смотри на меня – и увидишь, как Ментор платит за добро, ему сделанное!" Так говорила богиня Паллада, чтобы ободрить мужество Одиссея и его сына, а сама участия в битве не приняла, но, превратившись в ласточку, вспорхнула и села на потолочную перекладину.

Женихи все, сколько их оставалось в живых, стали наступать на Одиссея – храбрейшие впереди. Из них один, Агелай, сказал своим товарищам: "Мужайтесь, друзья! Он скоро утомится, а Ментор только нахвастал, сам же ушел! Но не вдруг мечите копья: бросьте сначала только шесть и цельте в Одиссея. Только его бы свалить, а с другими управиться нетрудно". Шестеро метнули копья, но Афина изменила их полет, и копья не попали в цель, а ударились в двери, притолоки и стены. "Теперь наша очередь, друзья!" – сказал Одиссей и метнул копье; за ним метнули и остальные. Четверо женихов из наступавших впереди пали на землю; остальные отбежали в самый задний угол горницы, а Одиссей и его товарищи тем временем вынули свои копья из убитых.

Женихи снова стали наступать и метнули еще копья, но напрасно; только Анфимедон слегка оцарапал руку Телемаху, да Ктезипп ранил легко в плечо Эвмея. Но за это мгновенно последовало отмщение. Телемах пронзил насквозь Анфимедона, а Эвмей – Ктезиппа. "Это тебе отплата, ругатель, за ту коровью ногу, которой ты попотчевал Одиссея", – сказал Эвмей падающему Ктезиппу. От копья Одиссея пал Агелай, а Телемах умертвил Леокритова сына. Остальными овладел ужас, ибо богиня Паллада потрясла сверху над ними своей эгидой, столь страшной смертным. Как птицы бьются и летают из стороны в сторону, спасаясь от ястреба, и попадают все-таки под конец в его когти, так точно и женихи бросались из угла в угол горницы, пока не попадали на копья мстителей. Не было средств сопротивляться и отступление было отрезано. Стоны и предсмертные крики умирающих оглашали горницу; пол был залит дымящейся кровью.

Тогда Леодей, жертвогадатель, подбежал к Одиссею, бросился перед ним на колена и воскликнул: "У ног твоих умоляю тебя, сын Лаэрта, пощади меня! Ни словом, ни делом не обидел я никого из живущих в твоем доме; напротив, удерживал других от постыдных поступков, но меня не слушались. За это постигла их лютая смерть; но неужели и я, жертвогадатель их, ни в чем не повинный, должен также погибнуть?" – "Ты был жертвогадателем их, – отвечал мрачно Одиссей, – ты возносил мольбы к богам, чтобы я не воротился, ты сватался за мою супругу – и смерти ты не избежишь". Говоря это, Одиссей схватил меч, выпавший из рук умирающего Агелая, и голова Леодея покатилась на пол.

Певец Фемий, Терпиев сын, пораженный ужасом, стоял с лирою в руках, прижавшись к потаенной двери, и не знал, на что решиться: выйти ли тайком из дома и искать защиты у алтаря Юпитера или броситься с мольбой о пощаде к ногам Одиссея. Выбрал он последнее. Положив лиру на пол, он подбежал к Одиссею и, обнимая колена его, сказал: "Пощади меня, сын Лаэрта! Ты сам будешь жалеть, если предашь смерти певца, воспевающего и богов, и смертных. Боги вдохновением согрели мне грудь, и тебя я буду, как бога, веселить своим пением. Не убивай меня! Телемах, твой возлюбленный сын, свидетель, что я не но своей воле пришел в твой дом, но принужден был к тому женихами". Телемах, услыша моления певца, закричал поспешно отцу: "Остановись, родитель, не убивай его, он невиновен. Надо пощадить и глашатая Медонта, если он уже не убит в схватке; он, когда я еще был ребенком, заботливо пекся обо мне". А Медонт в страхе забился под стул, завернувшись в коровью шкуру. Услышав слова Телемаха, он выскочил из-под стула, подбежал к Телемаху и сказал, обнимая его колена: "Я здесь, мой родимый! Заступись за меня; скажи отцу, чтобы он не убивал меня!" Одиссей усмехнулся и сказал ему: "Будь спокоен и благодари моего сына за спасение – он спас тебя, чтобы ты знал и возвестил другим, что благие дела награждаются лучше, чем беззаконные. А теперь ступайте – и ты, и певец – и сидите там в притворе, пока я кончу здесь все". Медонт и песнопевец, все еще трепеща от ужаса, вышли из горницы и сели у алтаря Юпитера-громовержца.