Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

По кремнистым дорогам
гнали всадники

коней взапуски.
Солнце утренницы

воссияло с небес. [57]
Диву давшиеся

поспешали старейшины
храбромыслые

в крутоверхий зал.
Досточестный сам

вышел конунг,
увенчанный славой,

из покоев жены,
и дружина с ним,

и супруга его,
с ней прислужницы

шли толпой во дворец
к ранней трапезе.

Хродгар молвил,
став на пороге,

когда увидел,
под златослепящей

кровлей хоромины
лапу Гренделя:

«За это зрелище
хвалу Всевышнему

воздать я должен!
Во мрак страданий

был ввергнут я Гренделем,
но Бог от века

на чудо – чудо
творит, Преславный!

Еще недавно
я и не думал

найти спасителя
среди героев,

сюда сходившихся,
в мой дом, что доверху,

до самой кровли
был залит кровью;

из тех прославленных
мужей премудрых

никто не чаял
мой дом избавить,

жилье людское,
от злого призрака,

от адской пагубы.
Но вот он, витязь,

по воле Создателя
то совершивший,

чего не умели,
вместе собравшись,

мы, хитромыслые!
Мать, подарившая

людям воина,
может гордиться

(родитель добрая
жива, надеюсь!)

Судьба-владычица
ей подарила

сына достойного!
Тебя же, Беовульф,

из лучших избранный,
в душе полюбил я,

как чадо кровное,
– и стал ты отныне мне

названым сыном.
Ни в чем отказа

в моих владениях
тебе не будет!

Не раз я, бывало,
за меньшие службы

не столь достойных
казной одаривал,

не столь отважных,
как ты, подвигшийся

на небывалый труд.
Ты сам стяжал себе

всевечную славу!
И да воздаст Создатель

тебе, как ныне,
во все дни жизни!»

Ответил Беовульф,
сын Эггтеова:

«Работе ратной
мы были рады [58]

и шли без робости,
презрев опасность,

на встречу с недругом;
но было бы лучше,

когда бы ты мог
врага убитого

во всей красе его
здесь видеть:

я, право, думал,
что тут же брошу

его, изнемогшего,
иа смертное ложе,

что, крепко стиснутый
в моих объятьях,

он дух испустит;
ему, однако,

достало силы
отсюда вырваться;

Судьба не дала мне
сдержать бегущего

жизнекрушителя
– он стал воистину

резв от страха!
И скрылось чудище,

оставив лапу
ради спасенья

плечо с предплечьем;
ныне, однако,

ничто проклятого
спасти не может,

не заживется
в поганом теле

душа нечистая:
теперь злочинный,

отягченный грехами,
бьется в оковах

предсмертной муки;
он, тьмой порожденный,

скоро узнает,
какую кару

ему уготовила
Судьба-владычица!»

Унферт притихший
молчал, сын Эгглафа, [59]

не похвалялся
своими подвигами,

пока старейшины
дивились жуткой

руке чудовища,
что под стропилами

герой подвесил
– на каждом пальце

огромной лапы
воителя адского

железный был коготь,
острое жало

мечеподобное;
теперь мы видим,

– они говорили,
– что даже лучший

клинок на свете
не смог бы сравниться

с когтистой лапой
человекоубийцы.