Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности

Но ничто не мешает, однако, видеть в этом оттенке, указанном во второй половине нашего отрывка, только затемнение основного смысла всякого сожигательного жертвоприношения, по которому оно сжигалось как пища, приносимая божеству. Напротив, последнее предположение становится почти несомненным на основании следующих соображений.

Во‑первых, назначению людей в услужение, лошадей для езды и собак для охоты противоречит то обстоятельство, что их закалывают; ибо в таком случае следовало бы ожидать, чтобы люди и животные или вовсе не умерщвлялись предварительно и сжигались живыми, или же умерщвлялись только посредством удушения.

Во‑вторых, не существует у греков других примеров, чтобы лошади, собаки или какие-либо другие животные сжигались когда-либо с тем, чтобы перейти с подобным назначением во владение божества или умершего, в честь которого совершается жертвоприношение. Единственным примером, напоминающим нечто подобное, служит, пожалуй, кидание лошадей в воду в честь Посейдона. Об их назначении мы можем заключить из следующего места у Павсания: «В древности, в честь Посейдона, аргийцы кидали в (реку) Дину лошадей, украшенных уздечками ». [389] По-видимому, быстрота рек привела людей к мысли жертвовать им животное, отличающееся наибольшей быстротой ног. Но следует, однако, заметить, что эти лошади не сжигались и даже не были заколоты предварительно, как это делается в нашем жертвоприношении Патроклу. В Илиаде Ахилл, убивши Приамова сына Ликаона и бросив его в реку Скамандр, обращается мысленно к прочим троянцам со следующими словами: «Не спасёт вас даже эта река, широко текущая, серебристая, которой вы уже давно приносите в жертву многих быков и кидаете в глубину её живых лошадей с нераздвоенным копытом». [390]

В‑третьих, чрезвычайно важно, что описание жертвоприношения Патроклу мы заимствуем не из какого-либо другого памятника, а из гомеровских песен, которые в этом отношении являются особенно ненадёжным источником. Замечательно, что в нём мы не находим никаких других указаний на подобные жертвоприношения, несмотря на то, что они существовали, как это достаточно явствует из приведённых примеров. Нет сомнения, что в гомеровские времена люди не ели ни лошадей, ни собак, ни человеческого мяса. Принесение же их в жертву могло пониматься только как угощение божества их мясом. Вот почему в гомеровских песнях старательно обойдено всё подобное. Существует основание полагать, что только вследствие этой тенденциозности не говорится ничего и о человеческом жертвоприношении самому Ахиллу, которое, как нам известно, до поздних времён удержало в сказаниях свой характер угощения умершего человеческой кровью. Мы увидим ниже, благодаря лишь каким обстоятельствам сохранились в Илиаде и Одиссее некоторые мифы, говорящие о каннибализме, и как старательно обойдены все мифы, слишком прямо указывающие на него.

Итак, из нашего гомеровского места мы не имеем права делать никаких других заключений, кроме только следующих двух:

1. Усиленные жертвоприношения существовали уже гораздо раньше того времени, когда гомеровские песни появились приблизительно в той законченной форме, в которой они дошли до нас. В этом убеждает нас отсутствие характера примитивности в двух приведённых нами примерах (жертвоприношение Ахилла Патроклу и Одиссея – теням умерших), и различие между этими двумя примерами жертвоприношений, которое могло развиться, очевидно, только в очень продолжительное время.

2. Между жертвами в усиленных жертвоприношениях встречались уже в очень древние времена не только люди, но также и лошади и собаки. Этими выводами мы и ограничимся.

Странным только кажется, как сюда попали лошади и собаки.

Шёманн говорит: «В виде пищи, для еды, я полагаю, не приносились греческим богам никакие жертвы, ни бескровные, ни кровавые, как не приносились и еврейскому Егове [?]… Греки, без сомнения, не намеревались угощать богов мясом собак, ослов, волков и лошадей; тем менее могли они приносить им, в виде пищи, человеческое мясо. Поэтому [sic!], если, например, Дионис называется «пожирателем быков» (ταυροφάλος), то поэт, употребивший это название [будто подобные названия употреблялись только поэтами, а не народом!], наверное, понимал его не в буквальном смысле», и т. д. [391]

Так как Шёманн, отрицающий с такой уверенностью наш вывод, не приводит, однако, никаких других доказательств в пользу своего мнения, то следует полагать, что он видит если не единственный, то по крайней мере главный аргумент против возможности заключать из (сожигательных) человеческих жертвоприношений о каннибализме в том обстоятельстве, что в жертву приносились и упомянутые животные: допустив у греков каннибализм, следовало бы признать за ними и употребление в пищу этих животных; но так как греки никогда не ели последних, – собак, например, едят разве только какие-нибудь дикари и каннибалы, – то нельзя греков считать и людоедами, – quod erat demonstrandum.