Дмитрий Шеппинг - Древние славяне

Турок не поверил,
Сам прошел в светлицу —
Боже ты мой, Боже! —
Умерла девица.

Вынул он платочек,
Вынул из кармашка:
— Ты куда от друга
Улетела пташка?

Сшить велел он саван
Розового шелка:
— Почему, мой цветик,
До поры отцвел ты?

Жемчугом бесценным
Он обвил ей шею,
Кольца ей на пальцы
Низал, не жалея.

Серебряный гроб он
Наказал отлить ей,
Золотою крышкой
Этот гроб закрыть ей,

Да киркой серебряной
Могилу копать ей,
Заступом из золота
Холмик насыпать ей.

А звонить велел он
На весь край широкий,
Чтобы доносилось
К Турции далекой.

Турок от порога —
Встает Катеринка:
— Поезжай ты с богом
На свою сторонку!

Турок едет полем,
Головушку клонит,
— Боже ты мой, Боже! —
Безутешно стонет.

Гусары, гусары,
с добрыми конями,
какого дадите,
я поеду с вами?

Да уж не иного,
как того гнедого.
Я ему добуду
златые подковы.

Я его покрою
попоной богатой,
чтобы ты узнала,
как пойду в солдаты.

Я его покрою
бесценной тафтою,
чтобы ты узнала,
что готов я к бою.

Я его покрою
парчой ярко–алой,
чтобы ты узнала,
рукой помахала.

Когда мы отъедем
триста миль от Праги,
там увидим, люба,
турецкие флаги.

Когда мы отъедем
триста миль от речки,
там увидим, люба,
весь–то край турецкий.

Весь–то край турецкий,
дальнюю чужбину,
в том краю далеком
я навеки сгину.

Слушайте, парни,
и вы, молодицы, —
может несчастье
с каждым случиться.

В Каменце шорник
жениться собрался,
к мельницкой дочке
в мужья набивался.

Мельника баба
его осадила:
«Знала бы —
дочку давно б утопила!»

Шорник едва
про такое услышал,
загоревал
да из Каменца вышел.

Плача, простился
с любимой зазнобой,
и поклялись они
встретиться снова.

Да мать ее злая
ему написала:
«Дочку свою
за другого отдала!»

Шорник письмо прочитал —
расхворался,
два дня болел,
а на третий — скончался.

Мельницка дочка
ждала–дожидала,
да жениха своего
заклинала:

«Даже коль мучат
в аду тебя черти, —
вырвись, вернись ты,
хотя после смерти!»

Мать умоляла
ее помолиться,
с долею тяжкой
смиренно ужиться.

«Нет, мне молитва
теперь не поможет,
только могила
спасти меня может!»

Раньше, чем месяц
на небо вышел,
цокот копыт
стал за окнами слышен.

«Боже мой, боже мой,
к нам едет кто–то!..
Вот уж подъехал,
стучится в ворота».

«Еду, невеста моя,
за тобой я,
нет без тебя мне
в могиле покоя.

Встань, моя милая,
с белого ложа,
бросить должна ты
ненужного мужа».

«Мужа–то нет
у меня никакого.
Ты мой любимый,
не знаю другого!»

«Встань же, невеста,
скорей одевайся,
времени мало
осталось в запасе.

Конь быстрый, как выстрел, —
не дохлая кляча, —
сто миль до утра
мы с тобою проскачем».

За город ночью
они выезжали,
там странные гости
их свадьбы ждали.

Доехали так они
и до погоста:
«Откройтесь–ка вы,
гробовые ворота!

Откройтесь пошире,
я знаю — есть место,
везу я на свадьбу
млáду–невесту!»

И черные двери
немедля открылись,
жених и невеста
в могиле скрылись.

При жизни не стали
супругами милые,
а вот могила
их соединила.

Течет речка, протекает,
ветки явора купает,
все мосточки залила,
лишь один не заняла.