CVII
Здесь пастухом, здесь змеем обратился,
Здесь – лебедем, здесь – золотым дождем,
И все чтоб глад любовный утолился;
А здесь – Амором сладостным ведом,
Он стал орлом и на крылах спустился,
Чтоб Ганимеда взять в небесный дом,
Там кипарисом юношу венчает,
И плющ того, нагого, обвивает.
CVIII
Становится Нептун тельцом спесивым,
А здесь – бараном от любви жестокой;
Отец Хирона – скакуном ретивым,
Феб – пастухом в Фессалии далекой:
Кто мир весь освещает, неким дивом
Живет в лачуге малой, одинокой;
Постигший все целебные растенья
Не может излечить свои раненья.
СIX
За Дафною своей затем стремится,
«Постой, о нимфа, – молит, – бег умерь!
Остановись же в поле, чаровница,
Я зла тебе не причиню, поверь.
Ягненок – волка, льва олень боится,
Ведь от врага спасенья ищет зверь,
Но почему же ты, о дама сердца,
Бежишь не от врага – от страстотерпца?»
СХ
А здесь – прекрасной Ариадны пени
На море, что не внемлет, на Тезея,
На ветер, на коварство сновидений;
Она трепещет, в страхе холодея,
Как тростники болот от дуновений.
К неверному взывает, цепенея:
«О, ты любого зверя беспощадней,
Тот был бы милостивей к Ариадне!»
CXI
На колеснице под плющом и лозами
Два тигра Вакха юного везут,
А вслед с сатирами громкоголосыми
Вакханки тяжко по песку идут;
Шатаются, с нелепейшими позами,
Те спотыкаются, те в бубен бьют,
Тех – полный рог, а этих чаши радуют,
Те нимф хватают, эти наземь падают.
CXII
Силен с очами мутными, потухшими
На ослике сонливо сзади тянется,
От пота взмокший, с жилами набухшими,
Отяжелел, одрях заправский пьяница,
Держась за гриву дланями распухшими,
Спадает он, и взор его туманится,
Его сатиры держат, хоть нетрезвые,
Осла толкают тирсом нимфы резвые.
CXIII
Здесь, пленница сурового Плутона,
На колеснице мчится Прозерпина,
И можно видеть, как зефир влюбленно
Взвивает кудри девушки невинной,
Со складок платья белого, у лона,
Цветы, что собирала средь долины,
Слетают вниз; бьет в грудь себя, рыдая
И тщетно мать, подружек призывая.
CXIV
Сам Геркулес здесь шкуру льва оставил
И в платье женском выглядит нелепо.
Кто от бессчетных пагуб мир избавил,
Тот женщине прислуживает слепо,
Так гордый Купидон его заставил;
И он, на раменах державший небо,
Рукой, привыкшей к палице огромной,
Берет веретено покорно, скромно.
CXV
У Полифема волосы спускаются
На грудь, скрывая плечи необъятные,
И желудем виски его венчаются;
Вокруг пасутся овцы благодатные,
Но в пленном сердце муки зарождаются
И горькие, и вместе с тем приятные,
Он око чуть не выплакал единое,
Сидит под кленом, в нем тоска кручинная.
CXVI
От уха и до уха брови косо
Ложатся у него на шесть пядей,
Как дугами покрыв громаду носа;
Клыки белее пены средь зыбей;
С ним рядом пес; свирель звонкоголоса,
Из ста тростин – не прикоснется к ней,
А смотрит в даль бушующего моря,
И песню горную заводит с горя.
CXVII
Поет, что молока она белее,
Надменней ярки, что дивит красами,
Что много сплел венков для Галатеи;
Двух медвежат, боровшихся со псами,
И олениху чтоб взяла скорее;
И что он страждет долгими часами
И научиться плавать жаждет ныне,
Чтоб наконец найти ее в пучине.
CXVIII
Дельфины, в колесницу запряженные,
Мчат Галатею, правящую ими,
Плывут и дышат вровень, окруженные
Резвящимися тварями морскими:
Кто исторгает брызги вод соленые,
Кто кружится, играет с остальными.
С подругами смеется нереида
Над песнопевцем столь чудного вида.
CXIX
Работа вся отделана акантом,
В который мирт и розы вплетены,
И птицы там подобны музыкантам:
Нам кажется, что трели их слышны,
И горд Вулкан: с невиданным талантом
Картины те им были созданы,
Ведь что б ни выражало здесь искусство,
Все постигает разум наш и чувство.
CXX
Отрадна та чудесная обитель
Благой Венере, матери Амора,
Здесь был рожден стрелок-кознетворитель,
Что прихоти и цвет меняет скоро,
Небес, земли и вод поработитель,
Сердца он залучает в сети взора,
На вид прекрасный, а в деяньях грозный,
Нагой юнец, летун колчаноносный.
Читать дальше