Луиджи Пульчи - Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы

Тогда прервал его я: «Бартоло,
А кто это здесь рядом с Ромитуццо?»
И тот ответил: «Весел он зело,

Вина «противник», где слова найдутся,
Чтоб дать тебе подробнейший доклад
О том, кто носит имя Ачинуццо!

Сухие губы, в глотке сущий ад,
Едва ли он, пока еще не пьяный,
Хоть слово молвит, чтоб не невпопад».

«А кто это щекастый и румяный?
Кто двое с ним в плащах, что зрит мой взор?»
И он мне: «Все носители сутаны.

Толстяк – Антеллы доблестный приор.
Покажется по виду неопрятным,
Без чарки не выходит он на двор.

Другой, чуть позади, с лицом приятным
И с носом, что так странно заострен —
Он также рай в вине находит знатном.

То фьезоланский пастырь, носит он
С собою чашу для причастья всюду,
И капеллан с ним рядом, сер Антон.
Привержены священному сосуду,
Они не разлучатся с ним, поверь,
О прочих говорить тебе не буду.

Всегда он с ними будет, как теперь,
В какой бы край они ни заходили,
Стучаться будут с ним в любую дверь.

Когда же упокоятся в могиле,
Положат с ними эту чашу в гроб,
Чтоб и по смерти радости вкусили.

Пусть завещание составит поп!
Но видишь, все они остановились,
Стал проповедовать монаший скоп.

Созвать своих каноников потщились,
И братья все обстали их кружком,
Меж тем плащами добрыми покрылись,

Ему же чаша служит колпаком».

Стыдясь отчасти и смеясь отчасти,
На них взирал и слушал речи те
Я словно тот, кто у мечты во власти.

Как вдруг, томясь от жажды, в маете,
Один промчался мимо той дорогой.
Я вмиг его узнал по хромоте.

К нему воззвал: «Постой, о быстроногий,
Едва ль поспеет за тобою пард,
Помедли здесь со мною хоть немного».

Тот бег замедлил, свой уняв азарт,
Как конь, который сдержан узденицей.
И я ему: «Путь добрый, Адовард!»
А он: «Меня так звать уж не годится,
Впредь жажда имя мне, она дана
От Бога людям, в пору ль усомниться:

Столь ценна, благородна и славна;
Наш диспут ныне прения возбудит,
Сомнения возникнут в нем сполна.

Коль жажда к питию изрядно нудит,
То сладостна она, я признаю,
На том и решена дилемма будет.

Я жажду натуральную свою
Унять вовек, пожалуй, не сумею,
Она всё крепче, сколько я ни пью,

Подобно баснословному Антею,
Что, падая, вновь набирался сил,
Чем больше пью, тем паче вожделею.

Поскольку жажды погашает пыл
Природная вода, не пью я воду,
Лишь вкус вина мне неизменно мил.

Вином упьюсь, забуду я невзгоду,
Как прежде пил, так буду пить и впредь,
И выше блага я не ведал сроду.

Ты можешь по башке меня огреть
Дубиной, коли жаждать перестану,
Пусть смерть тогда меня поймает в сеть!»

Он в гневе говорил и, верно, спьяну,
Я слушал, преодолевая стыд;
Тут обратился Бартоло к буяну:

«Где голос потерял ты, паразит?»
И тот с трудом ответил: «В Сан Джованни,
Приорство там немало мне вредит.
Как удержаться, если я на грани,
От этого треббьяно? Весь горю,
Раскаяния чужд и покаяний.

Ничем я не обязан алтарю,
И коль умру, не будет сожалений,
Не будет сожалений, повторю.

Мое искусство – путь к могильной сени,
Смерть от него – венец всех дней моих».
Сказав, умчался точно ветр осенний.

Тут следом шедшего узнал я вмиг.
Как прочие, он также шел в угаре,
А пил обыкновенно за двоих,

С власами редкими и склонный к сваре.
«О Грасселино, – речь была моя, —
Ты честь и слава дома Адимари,

Что, в путь пустился ради пития?»
И он мне: «Не дивись, что будто крылья
В пути столь долгом обретаю я.

Проделал бы легко и сотню миль я
Такого ради, не почтя за труд».
Смолк и помчал, удвоивши усилья.

Я – Бартолино: «Посмотри, кто тут.
Скажи скорей о тех двоих, что следом,
Средь толчеи немыслимой, идут».

И тот: «А первый что, тебе неведом?
То Папи, родич мой; смеется, вот:
Он весел как всегда перед обедом.

Он вдвое больше заливает в рот,
Чем друг его; второго же, что сзади,
Как не узнать? В паландре он идет.
Ему бы стяг вручил я чести ради,
В питийственных делах он командир,
Как рыцаря почтить его бы кстати;