Т. И. Каминская: «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Дивлюсь и я; но все ж меня ласкает
Надежды луч: знать, не велит душа
При всем народе о несчастье сына
Плач поднимать; ей хочется скорее
В кругу домашних сердце облегчить.
Она разумна – не поступит криво [53].

Не знаю. Мне ее уход немой
Сильнее грудь щемит, чем если б в крике
Она безумном горе излила.

Узнаем тотчас. Если вправду рану
Души больной молчания покров
У ней таит… Да, я войду; ты прав:
Страшнее слез молчание такое.

Приближается царь; что несет он в руках?
Ах, то явственный след, незабвенный навек —
Хоть и больно сказать – не чужой вины,
А своей необузданной воли.

Груз ты разума неразумного,
Груз упорства ты смертоносного!
Крови родственной, други, видите
И убийцу вы, и убитого!
О несчастный плод замыслов моих!
Юной смертью ты, юный сын, почил.
О дитя!
Не своей руки пал ты жертвою,
А моим сражен неразумием.

О Правда! Поздно ты узнал ее!

О да!
Ее познал я – явственно познал.
Видно, бог тогда, бог тогда главу
Тяжкою тяжестью поразил мою,
На безумья путь мысль мою увлек,
Растоптать велел жизни радости.
Вот он, смертных труд – безотрадный труд!

О царь, тяжелый груз в руках твоих.
Пришел ты с горем не последним, нет, —
Ждет горе новое тебя в чертоге.

Какое горе? Есть ли хуже худа?
Домочадец
Лежит в крови царица Евридика,
Младого сына истинная мать.

Где ты, Адова гавань мутная!
Смертью быстрою упокой меня!
Весть несчастную возвестивший мне,
Снявший тьмы покров с горя лютого,
О зачем терзать сердце мертвое,
Посылать на казнь труп безжизненный?
О жена!
Ах, ужели там жертвой новою
Жертвы прежней боль ты усилила?
Открываются двери дворца.
В глубине видно тело Евридики.
Домочадец
Раскрылась дверь [54]; царица пред тобой.

Увы!
Какую бездну горя вижу я!
О, чего ж еще, о, чего мне ждать?
Сына труп в руках я держу своих —
Очи ранит вид трупа нового;
Отовсюду смерть на меня глядит.
Мать несчастная! Бедное дитя!

На алтаре она ножом священным
Желанный мрак на очи навела,
Оплакав славный жребий Мегарея [55],
Рок Гемона – и в третьем, смертном вопле
Детоубийцу-мужа проклиная.

Увы!
Ужас сердце жмет. Кто из вас, друзья,
Меч отточенный в грудь мою вонзит?
О несчастный я! О постылый день!
Приросла к душе горесть лютая.

Да, государь: виновником обеих
Тебя смертей царица назвала.

Но как исторгла жизнь свою она?

Ударом в печень роковым – услышав
О смерти сына жалостную весть.

Жалостную весть о моей вине!
Да, никто другой не виновен в том.
И тебя, мой друг, я один убил,
Я, – один лишь я. Слуги верные,
Уведите в глушь поскорей меня —
Вознесен был я, – стал ничем теперь.

Уйти бы лучше – если лучшим вправе
Назвать мы зло: страданью люб конец.

Явись,
Жребий мой, явись! Милость высшую,
Дар прекраснейший принесешь ты мне, —
День предельный мой! О, явись, явись,
Чтоб не видеть мне завтрашней зари!

Он не замедлит.

Ты лишь долг насущный
Исполни свой – а в прочем властен бог.

О том молюсь, чего я страстно жажду.

Оставь мольбы; нет смертному спасенья
От бед, что предначертаны судьбой.

Да, ведите в глушь безрассудного,
Что и сыну дал смерть невольную,
И тебе, жена! О несчастный я!
Здесь – убитый мной, там – убитая!
Страшной тяжестью, нестерпимою
На главу мою рок обрушился.
Уходит во дворец в сопровождении слуг,
несущих тело Гемона.