Уильям Шекспир - Сонеты. Гамлет в переводе Николая Самойлова

To this compos d wonder of your frame:

Whether we are mended, or whe'er better they,

Or whether revolution be the same.

O sure I am the wits of former days

To subjects worse have given admiring praise.

59

Коль всё старо, то новь – лишь повторенье,

Ум, заблуждаясь, с дедовских времён,

Нам выдаёт за новое творенье

Того, кто был давным – давно рождён!

О, как хочу я бросить взгляд в архивы,

Где постарев на долгих пять веков,

Найти, читая книги терпеливо,

Твоё лицо в старинной вязи слов.

Вглядеться и понять, как изменилось

Уменье совершенство описать,

У нас ли это краше получилось,

А может лучше предков не сказать.

Уверен, что они, опередив,

Хвалили тех, кто был не так красив.

60

Like as the waves make towards the pebbled shore,

So do our minutes hasten to their end,

Each changing place with that which goes before,

In sequent toil all forwards do contend.

Nativity, once in the main of light,

Crawls to maturity, wherewith being crowned,

Crook d eclipses 'gainst his glory fight,

And Time that gave doth now his gift confound.

Time does transfix the flourish set on youth,

And delves the parallels in beauty's brow,

Feeds on the rarities of nature's truth,

And nothing stands but for his scythe to mow.

And yet to times in hope my verse shall stand,

Praising thy worth, despite his cruel hand.

60

Волна – волну подталкивает в спину,

Пока о берег грудь не разобьёт,

Так и минуты до своей кончины,

Сменяясь на лету, спешат вперёд.

Мы к зрелости идём со дня рожденья,

Едва успев взглянуть на Божий свет,

В зените начинается старенье,

Повсюду оставляет время след.

Цвет юности в расцвете лет пронзает,

Морщинами уродует чело,

Всё лучшее в природе поедает,

Срезая, что дышало и цвело.

Я, вопреки безжалостной руке,

Спасу твои достоинства в строке.

61

Is it thy will thy image should keep open

My heavy eyelids to the weary night?

Dost thou desire my slumbers should be broken,

While shadows like to thee do mock my sight?

Is it thy spirit that thou send'st from thee

So far from home into my deeds to pry,

To find out shames and idle hours in me,

The scope and tenure of thy jealousy?

O no, thy love, though much, is not so great;

It is my love that keeps mine eye awake,

Mine own true love that doth my rest defeat,

To play the watchman ever for thy sake.

For thee watch I, whilst thou dost wake elsewhere,

From me far off, with others all too near.

61

Твоей ли волей ночью образ твой

Мне не даёт тяжёлых век сомкнуть?

Приходят тени схожие с тобой,

Пытаясь моё зренье обмануть.

А, может, это твой незримый дух,

Подосланный подглядывать за мной,

Пытается проверить лживый слух,

Неужто ревность властвует тобой?

О нет! Твоя любовь не так сильна,

В моей любви и истина, и суть,

Мне, предлагая стража роль, она

Мешает непробудным сном уснуть.

Тревожит думой острой как клинок:

К другим он близок, от меня далёк.

62

Sin of self-love possesseth all mine eye,

And all my soul, and all my every part;

And for this sin there is no remedy,

It is so grounded inward in my heart.

Methinks no face so gracious is as mine,

No shape so true, no truth of such account,

And for myself mine own worth do define,

As I all other in all worths surmount.

But when my glass shows me myself indeed,

Beated and chopped with tanned antiquity,

Mine own self-love quite contrary I read;

Self so self-loving were iniquity.

'Tis thee (my self) that for myself I praise,

Painting my age with beauty of thy days.

62

Грех себялюбья – стал владыкой глаз,

Душа и плоть теперь его владенья,

Он в сердце корнем глубоко увяз,

От этого греха нет исцеленья.

Прекраснее лица не нахожу,

Изящен стан, дух полон благородства.

Когда я самого себя сужу.

То вижу над другими превосходство.

Когда покажет зеркало меня

Потасканным, в сединах и морщинах,

Тогда твержу, себя за грех виня:

Чудовищна любовь к себе в мужчинах.

Хваля тебя – хвалюсь в себе тобою,

Украсив старость юною судьбою.

63

Against my love shall be as I am now,

With Time's injurious hand crushed and o'erworn;

When hours have drained his blood and filled his brow

With lines and wrinkles; when his youthful morn

Hath travelled on to age's steepy night,

And all those beauties whereof now he's king

Are vanishing, or vanished out of sight,

Stealing away the treasure of his spring:

For such a time do I now fortify

Against confounding age's cruel knife

That he shall never cut from memory

My sweet love's beauty, though my lover's life.

His beauty shall in these black lines be seen,

And they shall live, and he in them still green.

63

Когда мой друг войдёт в мои года

Разбитым и потрёпанным судьбою,

Кровь истощится, станет как вода,

Пойдёт к закату утро голубое.

Старуха старость постучится в дверь

Поблекнут краски царственные ныне,

А в довершенье всех других потерь

Краса, как цвет весны его покинет.

От этих лет пытаясь защитить

Я тороплюсь построить укрепленье,

Когда захочет друга смерть убить

Спасу прекрасный облик от забвенья.

Защитой станет чёрная строка

В ней образ друга будет юн века.

64

When I have seen by Time's fell hand defaced

The rich proud cost of outworn buried age;

When sometime lofty towers I see down rased,

And brass eternal slave to mortal rage;

When I have seen the hungry ocean gain

Advantage on the kingdom of the shore,

And the firm soil win of the wat'ry main,