Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль — II

— Я перелезу через их окопы, невзирая на караулы и часовых, — объявил Эвсфен, — будь они сильны как черт, я все равно переломаю им руки и ноги и пройдусь по их животам, потому что я веду свое происхождение от Геркулеса.

— Я проберусь туда, куда одни только птицы залетают, — объявил Карпалим. — Тело у меня до того гибкое, что они оглянуться не успеют, а уж я перескочу через окопы и пройду весь их лагерь; я не боюсь ни копья, ни стрелы, ни самого быстрого коня, будь то Пересев Пегас или лошадка Паколе, — я уйду от них цел и невредим. Я берусь пройти по лугу и по полю, не примяв ни цветка, ни колоска, потому что я веду свое происхождение от амазонки Камиллы.

Не успел Карпалим это вымолвить, как показалось шестьсот шестьдесят рыцарей, летевших сюда во весь опор на быстрых конях, — мчались же они так для того, чтобы поскорее узнать, какой это корабль только что вошел в гавань, и чтобы при благоприятных обстоятельствах захватить всю команду.

Тут Пантагрюэль сказал:

— Друзья, спрячьтесь на корабле! Смотрите: вон мчатся наши враги, но я перебью их всех, как скотину, даже если б их было вдесятеро больше. А вы тем временем прячьтесь и постарайтесь приятно провести время.

Панург же ему на это возразил:

— Нет, государь, так не годится. Как раз наоборот: идите на корабль вы и возьмите с собой всех остальных, — я один справлюсь с врагами, только не мешкайте. Идите, идите!

Другие на это сказали:

— Он прав, государь. Спрячьтесь, а мы поможем Панургу. Вы сейчас увидите, на что мы способны.

Тогда Пантагрюэль сказал:

— Ну что ж, я согласен, но только если неприятель осилит вас, я приду на выручку.

Панург между тем снял с корабля два длинных каната и, прикрепив их к палубному кабестану, бросил концы на землю, а из концов сделал два круга: один побольше, другой, внутри первого, поменьше.

— Ступайте на корабль, — сказал он Эпистемону, — а когда я подам знак, вы как можно быстрее вертите кабестан и тащите к себе оба каната.

Затем он обратился к Эвсфену и Карпалиму:

— А вы, друзья, оставайтесь здесь, встретьте неприятеля лицом к лицу, окажите ему беспрекословное повиновение и сделайте вид, что сдаетесь. Смотрите только не заходите в канатные круги, держитесь от них подальше.

Не долго думая, он сбегал на корабль и, схватив пук соломы и бочонок с пушечным порохом, насыпал пороху в канатные круги, а сам с фитилем в руке стал подле них.

Рыцари домчались духом, передние прискакали к самому кораблю, однако ж берег был скользкий, и сорок четыре всадника вместе с конями грянулись оземь. Другие всадники, полагая, что передовые встретили сопротивление, подтянулись. Но тут Панург повел с ними такую речь:

— Милостивые государи! Вы, как видно, ушиблись. Вы уж нас извините, хотя мы и не виноваты, — виновата масленистость морской воды, ведь морская вода всегда бывает жирная. Мы сдаемся на милость победителей.

Последние слова повторили за ним два его товарища и Эпистемон, стоявший на палубе.

Панург между тем отошел и, увидев, что враги находятся внутри канатных кругов, а его товарищи, давая дорогу рыцарям, толпой нахлынувшим, чтобы посмотреть на корабль и на мореходов, отошли в сторону, внезапно крикнул Эпистемону:

— Тяни! Тяни!

В ту же минуту Эпистемон начал вертеть кабестан, вследствие чего оба каната обмотались вокруг коней и легко опрокинули их вместе со всадниками; всадники взялись за мечи и хотели было разрубить канаты, но в это время Панург поджег фитиль, и все они вдруг оказались в огне, словно души, осужденные на вечную муку. Никто не уцелел, ни люди, ни кони, за исключением одного только рыцаря, которого помчал арабский скакун. Карпалим, однако ж, это заметил и с такой быстротою и легкостью пустился за ним в погоню, что тот не успел отъехать на сто шагов, как уже был настигнут; тут Карпалим вскочил на круп его коня, обхватил рыцаря сзади и погнал коня по направлению к кораблю.

Удостоверившись, что неприятель потерпел полное поражение, Пантагрюэль возликовал; он не мог надивиться ловкости своих товарищей, расхвалил их и велел им отдохнуть на бережку, славно закусить на вольном воздухе и в мире и согласии хорошенько выпить вместе с пленником, однако ж бедняга пленник был не вполне уверен, что Пантагрюэль не проглотит его целиком, и точно: глотка у Пантагрюэля была до того широкая, что он проглотил бы его так же легко, как вы — дробинку, и во рту у него пленник занял бы не больше места, чем зерно проса в пасти осла.