Сюань Лин - Путь к Заоблачным Вратам. Старинная проза Китая

Во время господства иноземной династии Юань в литературе ведущим жанром сделалась драматургия, а проза хотя и продолжала существовать, по-настоящему расцвела уже в следующую историческую эпоху, когда Китаем вновь, правила национальная династия Мин (1368–1644).

Минская повесть — примечательное явление повествовательной прозы. Она наследует традиции сказительского искусства и тесно связана с повестью эпохи Сун. Более того, хотя нам известны минские повести главным образом из сборников XVII века, многие исследователи полагают, что в сборники были включены и произведения, созданные еще в сунское время.

В эпоху Мин все труднее становилось существовать жанрам высокой классической словесности. По-прежнему стихи были необычайно популярны, но любовь к поэзии все больше делаемся данью привычке. Изощрившие свое мастерство в стихотворчестве поэты умело вплетали в поэтическую ткань нить намека, расцвечивали стихотворение цитатами из стихов предшествующих веков, но арсенал классической поэзии сделался к минской эпохе таким обширным, что намеки часто оставались непонятыми, а цитаты неузнанными.

Поэт как бы лишался читателя, оставаясь в своем творчестве наедине с самим собой. Достаточно ограниченный слой образованных литераторов, воспитанием и учебой подготовленных к восприятию классики, терял свою монолитность, превращался в собрание индивидуалистов, в одиночку продолжающих бесконечную поэтическую традицию.

Стоит ли удивляться, что все больше образованных людей теряли интерес к высокой словесности и обращали свои взоры на простонародную литературу, которую не так стесняли условности и догмы. «Беллетристика» честно и недвусмысленно ориентировалась на развлечение читателей, но попутно автор мог позволить себе мораль или назидание.

Правда, когда литераторы признавались в том, что их произведения не более как досужие выдумки, подобные признания содержали и долю кокетства, и лукавство: слишком глубоко впитался в китайскую словесность учительный пафос, чтобы от него можно было с такой легкостью отказаться. И, уж конечно, не одна тяга к развлекательности побудила двух замечательных литераторов Фэн Мэнлуна (1574–1646) и Лин Мэнчу (1580–1644) заняться собиранием простонародных повестей и выпустить в свет сборники, благодаря которым мы и знаем эту литературу.

На страницах повестей перед читателями развертывается панорама эпохи. В числе персонажей, по существу, представители всех сословий: торговцы, ремесленники, ученые-чиновники, судейские, бедные литераторы, богатые вельможи. Трудно и представить себе более подробное описание быта и нравов — обрядов, правил поведения, характер взаимоотношений и т. п.

Минская повесть — вполне сложившийся художественный организм, со сложным сюжетом, порой состоящим из нескольких линий, которые автор ведет с завидным умением. Язык повестей прост, но не легкодоступен. Дело в том, что повести как бы многослойны: фрагменты, написанные в легкой, разговорной форме, вдруг сменяются классически стройными пассажами, а те, в свою очередь, — стихами.

Минская повесть сохранила большинство характерных черт художественной беллетристики предшествующих эпох, но во всем многообразии произведений на исторические, любовные, «судейские» и прочие сюжеты обрела, пожалуй, больший блеск. Можно сказать, что повествовательная проза вступила в пору своей зрелости. Фантастика в значительной степени становится художественным приемом: с ее помощью автор отчасти пародирует реальность, отчасти усиливает развлекательный элемент повествования, иногда это способ продвинуть сюжет, то, что называется «бог из машины».

Одна из особенностей минских повестей — обилие стихотворных вставок. Стихи появились еще в танской и сунской новелле, но там они скорее подчеркивали то исключительное место, которое поэзия занимала в духовной жизни танского общества. Зато в повестях эпохи Сун, тесно связанных с традициями устного сказа, стихотворные вставки уже достаточно многочисленны, а в минской повести и отчетливо функциональны.

Роль стихотворений в устном сказе более или менее ясна. Сказитель запоминал сюжетную канву и устойчивые стихотворные описания, которые использовал всякий раз, когда необходимо было дать развернутое описание внешности героя, изобразить битву, сообщить авторское отношение к событиям. Произнося стихотворение, сказитель одновременно и «переводил дух» — повествование замедлялось, появлялось время обдумать следующий сюжетный ход, сымпровизировать; вступительное стихотворение привлекало внимание аудитории, намекало, а порой и указывало впрямую на тему сказа. Стихи могли быть и не понятны на слух, в этом не было ничего страшного — на развитие сюжета они, как правило, не влияли.