Сюань Лин: Путь к Заоблачным Вратам. Старинная проза Китая

В этой книге под одной обложкой собраны образцы повествовательной прозы Китая I–XVII вв. Им даны вполне условные жанровые определения — новелла, повесть, — привычные европейскому читателю, но в китайской литературной критике отчетливо не выраженные. Произведения эти часто в значительной мере отличаются друг от друга по размеру, форме, стилистике. Да и трудно ожидать сходства повести XVII века и короткого рассказа, даже анекдота, сочиненного в самом начале нашей эры.

Вся китайская проза располагается на пространстве между документом, подлинным историческим свидетельством и самой безудержной фантастикой. Но какой бы материал ни побуждал китайского сочинителя к творчеству, главный импульс всегда рождался из удивления. Удивить мог исторический факт — своей конкретностью и авторитетом; это мог быть пример безупречной нравственности, образец высокоморального деяния или, напротив, распущенности, подлости, предательства. Еще удивительней — мир духов, оборотней, демонов, не отделенный от реального мира четкой границей: стоит, скажем, человеку уснуть, как в жизнь его вторгаются удивительнейшие существа, с ним самим происходят престранные события, хотя канвою для сновидений остается жизненный опыт.

Историзм и фантастика прозы имеют глубокие корни в китайском традиционном мировоззрении. Конфуций, заложивший в VI веке до н. э. основы учения, которое позднее получило его имя — конфуцианство, был яростным поклонником всего подлинного, правдивого, достоверного и не менее яростным отрицателем всякого рода выдумок — он «не говорил о чудесах». Поэтичнейшие древние мифы он отвергал вовсе или вылущивал из них якобы историческое зерно. Мифические персонажи становились у него мудрыми правителями, которые умели следовать истинному пути и подчинять себе народ без насилия над его природой; баснословное прошлое превращалось в достоверную историю с датами, именами и т. п.

На другом полюсе мировидения древних китайцев находятся представители противоположного по духу вероучения — даосизма (от «дао» — «путь»), основателями которого считаются Лао-цзы, автор «Дао дэ цзина» — «Книги о пути и его воплощениях», и Чжуан-цзы, оставивший после себя собрание странных фантастических притч и диалогов, носящее его имя. И «отцы» даосизма, и их многочисленные последователи словно задались целью опровергать любое утверждение Конфуция и конфуцианцев — в их сочинениях царствует фантастика во всевозможных видах, чудесное не только не отвергается, но всячески культивируется.

Китайская культура, тяготея к одной или другой доктрине, редко представляет какое-то из двух учений в чистом, беспримесном виде. Скорее мы можем говорить о переплетении конфуцианских идей с даосскими, а также о воздействии начиная с I века н. э. пришедшего из Индии буддизма. В разные эпохи преимущественное влияние на умы могло оказывать даосское, буддийское или конфуцианское учение, но глубинное их единство всегда сохранялось. Пожалуй, в повествовательной прозе оно ощутимо, как ни в одном другом роде словесности.

«Беллетристика» возникла в Китае позднее деловой, утилитарной прозы. Последняя, впрочем, тоже не лишена художественных достоинств — многие произведения историографии, философской публицистики несут в себе отчетливо выраженное художественное начало. Так, в книге «Чжуан-цзы» даосские идеи облечены в столь далекую от рассудочной сухости форму, что и вне философского контекста сюжеты этой книги способны оказать на читателя (и столетиями оказывали!) чисто эстетическое воздействие.

Великого историка Сыма Цяня (II–I вв. до н. э.) всегда чтили в Китае и как образцового стилиста. Его «Исторические записки» — замечательный литературный памятник, а не просто собрание более или менее достоверных сведений о прошлом. Благодаря его сочинению исторические сюжеты становятся широко популярны, и уже в ранних образцах художественной прозы заметна ориентация на достоверность, часто фигурируют персонажи, имеющие реальные прототипы. Во взаимодействии историографической литературы и ранней повествовательной прозы важно подчеркнуть и то обстоятельство, что нарождающаяся «неутилитарная» словесность нуждалась в покровительстве признанного канонического жанра, каким являлась высокая историко-философская проза с ее отработанной стилистикой; она, конечно же, тоже была полна вымысла, но вымысла, поданного как подлинный факт.