Сюань Лин - Путь к Заоблачным Вратам. Старинная проза Китая

На что Юань Ху опрометчиво возразил:

— Судьба сама созидает и рушит — и разве люди в том виною?

Хуань Вэнь нахмурился и, оглядев сидевших вкруг него, сказал так:

— Слыхали вы о Лю Цзиншэне {77} 77 Лю Цзиншэнь — правитель в начале III в. г. Цзинчжоу. ? Имел он здоровенную корову, в тысячу цзиней весом. Бобов и сена скотина эта сжирала вдесятеро больше, чем простая; когда же нужно было кладь отвезти куда-нибудь подальше — была слабее тощей коровенки. И когда вэйский У-ди {78} 78 Вэйский У-ди — полководец Цао Цао, посмертно пожалованный титулом У-ди — государь Воинственный. , взяв Цзинчжоу, велел сварить эту корову и накормить солдат, все были только рады.

Он намекал на Юань Ху. Всем сделалось не по себе. А Юань Ху переменился в лице.

У Вэнь Цзяо {79} 79 Вэнь Цзяо (IV в.) — в молодости служил военачальником при полководце Лю Куне (270–317), с которым совершил поход против северных кочевников. умерла жена. А двоюродная его тетка из дома Лю во время смуты растеряла всю семью — осталась только дочь, весьма собою недурная и смышленая. Тетка просила Вэнь Цзяо приискать дочери жениха. Вэнь, сам втайне помышляя о женитьбе, ответил ей так:

— Хорошего зятя сыскать непросто; вот разве только такого — вроде меня. Что бы вы на это сказали?

— После всех этих смут и смертей, — ответила тетка, — хоть как-то прожить — и то уже было бы мне утешением на старости лет. А о том, что удастся найти такого, как ты, я и думать не смею.

Прошло немного дней, и Вэнь доложил тетке:

— Подыскал жениха: семья довольно родовитая, а сам жених в чинах ничуть не уступает мне.

И вручил ей подарок для невесты — нефритовое зеркальце {80} 80 Нефритовое зеркало — символ безупречного поведения. с подставкой. Тетка была в восторге.

Совершили брачный обряд, обменялись подарками — и тут молодая, отбросив свой веер, хлопнула в ладоши и сказала с улыбкой:

— Я была уверена, что сватаетесь вы. Так оно и оказалось.

А зеркальце это Вэнь Цзяо раздобыл в походе на северных кочевников, когда состоял старшим чиновником при Лю Куне.

Чи Цзянь накопил кучу денег — десятки миллионов монет. Сын же его Чи Чао в устремлениях своих был совсем не похож на отца.

Как-то утром явился он к родителю справиться о здоровье. В семействе Чи было заведено: младшие не смели сидеть в присутствии старших, и Чао говорил стоя. А затем перешел к денежным делам.

— Только это тебе от меня и нужно, — сказал Чи Цзянь. И, отворив двери сокровищницы, разрешил сыну брать оттуда в течение дня сколько захочет — полагая, что потеряет на этом какой-нибудь миллион-другой. А Чи Чао в один день ухитрился раздать родным, знакомым и друзьям почти все без остатка.

Когда Чи Цзянь узнал об этом, изумлению его и ужасу не было предела!

Ши Чун с Ван Каем, соперничая в роскоши, не знали меры в пышности одежд и колесниц, доходя в изощренности до пределов возможного. А цзиньский государь У-ди, доводившийся Ван Каю племянником, постоянно в этом ему содействовал.

Как-то раз пожаловал он Вану коралловый куст в два с лишком чи высотою и с ветвями такой густоты, какую в мире редко и увидишь. Ван Кай показал подарок Ши Чуну. А тот, полюбовавшись, ударил по кораллу железной палочкой и разбил его вдребезги. Ван Кай был крайне раздосадован. Он решил, что Ши Чун сделал это из зависти, — и лицо его стало суровым, а голос резким.

— Не стоит огорчаться, — сказал Ши Чун, — я незамедлительно возмещу вам убыток.

И приказал слугам принести все кораллы, что были в доме. Средь них оказалось штук шесть или семь высотою в три и в четыре чи, с невиданными в мире стволами и побегами таких расцветок и оттенков, что разбегались глаза. Ну, а кустов, подобных только что разбитому, нашлось превеликое множество.

И Ван Кай принужден был с досадой признать свое поражение.

Ван Ланьтянь был по природе вспыльчив. Собравшись как-то съесть яйцо, он не смог разбить палочкой скорлупу. Ланьтянь вспылил и швырнул яйцо на пол. А оно завертелось, как юла. Ланьтянь вскочил и стал топтать его ногами — но раздавить не смог. Тогда, совсем уж выйдя из себя, схватил яйцо, засунул в рот, раздавил и выплюнул.

Ван Сичжи, прослышав об этом, долго смеялся и сказал так:

— У отца его Аньци нрав такой, что ничем его не вразумишь. А что же тогда сказать про Ланьтяня!