Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ее
В долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак.

Я ради родинки ее теперь верблюдицу свою
Гоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак,

Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил,
Опережавшие меня, — и слез источник не иссяк.

Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг,
Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак.

Виною родинка, что мой перемежается недуг,
Уйду — вернусь, вернусь — уйду, неверен мой безумный шаг,

Виновна родинка, что мне потайным шепотом она
Навек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так.

Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом,
Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ.

Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть,
Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.

Исчезни любовь на земле — и моя бы исчезла.
Но — видит Аллах! — исчезать не желает любовь.

Но если любви я лишусь с остальною вселенной,
На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь.

Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правды
Твои подозренья и хмуришь ты попусту бровь.

Услышу ли звук ее сладкого имени, други,
Всегда говорю себе: «Имя ее славословь!»

Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум,
Во мне — говорю — безрассуднее бесится кровь.

Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнут
Иль снова любим? Достоверный ответ приготовь.

Припомнил я, что было здесь,
Проснулась страстная мечта.

Однажды ночью исходил
Я эти грустные места.

Трех стройных женщин встретил я.
Одна уже вошла в лета,

Другая — с грудью молодой.
Сопровождала их чета

Красавицу, чей свет сиял,
Как солнце, встав из-за хребта.

Прекрасен был и тонкий стан,
И пышных бедер широта.

Спросил: «Кто вы? Прошу в мой дом —
Прохлада в нем и чистота!»

И уловил я беглый знак
Окрашенного хной перста:

«Останься на ночь здесь со мной —
Познай, что значит доброта!»

И ночь была щедра, всю ночь
Я целовал ее уста,

Всю ночь блистала предо мной
Упругой груди нагота.

Но наступил разлуки час,
Уже редела темнота,

И, проливая струи слез,
Мне говорила красота:

«Зачем вздыхать, себя терзать,—
Все буду горестью сыта…

Где б ни жила я, дверь в мой дом
Тебе навеки заперта.

Но мне, далеко от тебя,
И дома будет жизнь пуста.

Ведь мы — паломники: судьба
Свела нас здесь к концу поста».

А я сказал: «Люблю тебя,
Душа навек с тобой слита».

Она же: «Нет, изменчив ты,
С тобой одна лишь маета!

Каких бы ни твердил ты клятв,
Им не поверю я спроста.

Ах, если бы любовь твоя
Была не ложь, не суета!

Ты любишь ли, как я люблю?»
«В сто раз сильней, нет, больше ста!»

Как без любимой ночь длинна!
Весь мир скорее в вечность канет
Иль навсегда зайдет луна,
Чем милая моею станет.
На миг от боли я уйду,
Когда пригублю кубок пенный,
Когда поет в моем саду
Невольница самозабвенно.
Но как любимую забыть?
Забыть вовеки не сумею.
Когда б я мог любовь купить,
Я все бы отдал, что имею.
Я в бой пошел бы за нее
И защитил бы от печалей…
Но что ей рвение мое? —
Меня пред ней оклеветали.
В ночи бессонной я стенал,
Раздавленный ее презреньем,
«Убёйда, — тщетно я взывал,—
Пускай к тебе придет прозренье!»
Я раньше плакал перед ней —
Струились слезы, плащ прозрачный,—
И говорил: «Среди теней
Давно бы стал я тенью мрачной,
Когда б отчаялся вернуть
Твою любовь когда-нибудь!»
Избавь скорее от мучений
Того, кто праведником был
И кто в часы полночных бдений
Аллаха славил и просил
Прощенья за грехи земные,
Но дни потом пришли иные,
И к полногрудой деве страсть
Такую возымела власть,
Что я забыл про все святыни,
Про час господнего суда,
И не раскаялся поныне,
И не раскаюсь никогда!
Как горько мне — ведь я влюблен,
И нет тебя, любимой, рядом.
Мечусь — как будто скорпион
Всю кровь мою наполнил ядом.
Боюсь, в последний путь меня
Проводит с воплями родня
И не дождусь я светлых дней
Великой милости твоей.
И если плакальщиц печальных
Увидишь и задашь вопрос,
Кто спит в носилках погребальных,
Ответят: «Умерший от слез.
Он был влюблен, но не любим,
И ныне смерть пришла за ним…»