ТРИ МОНАХА

В этот миг в залу вошла придворная дама, держа в руках крышку от ларца, на которой лежало шелковое косодэ, [9] Косодэ — шелковое кимоно с короткими рукавами. как видно, предназначенное в подарок моему господину. По виду ей не было и двадцати лет. Поверх шелкового нижнего косодэ на ней было надето кимоно, затканное узором из алых цветов и зеленых листьев, и алые хакама. [10] Хакама — широкие штаны, заложенные у пояса глубокими складками. Принадлежность парадного костюма — как мужского, так и женского. Длинные волосы волнами ниспадали на спину. Каждое ее движение пленяло неизъяснимой прелестью. Никто из знаменитых красавиц древности — ни Ян-гуйфэй, ни госпожа Ли [11] Ян-гуйфэй (719–756) — любимая наложница китайского императора Сюань-цзуна, прославленная своей красотой. Госпожа Ли — знаменитая красавица, жена китайского императора У-ди (140 — 87 гг. до н. э.). — не смог бы превзойти ее очарованием. Рядом с нею померкла бы красота прославленных в нашей стране Сотоори-химэ, Оно-но Комати, императрицы Сомэдоно. [12] Comoopu-химэ — легендарная красавица японской древности, супруга императора Инке (412–453). Оно-но Комати (834–900) — знаменитая японская поэтесса, славившаяся своей красотой. Императрица Сомэдоно (829–900) — супруга японского императора Монтоку. «О, каким счастьем было бы перемолвиться с такой красавицей хотя бы несколькими словами, сдвинуть с ней изголовья! — невольно подумал я. — Неужели я никогда больше ее не увижу?» С того мига, как она предстала у меня перед глазами во дворце Нидзё, душа моя лишилась покоя, сердце изошло дымом. Как ни пытался я позабыть ее, все было тщетно. Любовь преследовала меня, словно наваждение.

Вскоре вместе с сёгуном я покинул дворец и воротился к себе домой, но образ красавицы не шел у меня из головы. Я перестал есть, слег в постель и несколько дней не появлялся при дворе. Удивленный моим отсутствием, господин мой спросил обо мне, и, когда ему доложили, что я захворал, он тотчас же послал ко мне лекаря, наказав как можно скорее исцелить меня.

Когда лекарь прибыл, я поднялся с постели и вышел к нему, облачившись в шапку-эбоси [13] Шапка-эбоси — колпак из туго накрахмаленного шелка, принадлежность костюма знатного человека. и парадные одежды. Пощупав мой пульс, он сказал:

«Диковинное дело. Я не нахожу у вас никакой болезни. Быть может, вас гнетет какая-то обида? Или вы затеяли с кем-нибудь трудную тяжбу?»

Напустив на себя непринужденный вид, я отвечал:

«Этому недомоганию я подвержен с детских лет. При должном тщании я поправлюсь через две недели, вот увидите. Не стоит беспокоиться из-за моего недуга».

Лекарь направился к сёгуну и доложил ему:

«Я не нахожу у Касуи ничего опасного. Либо его гнетет какая-то тревога, либо он страдает от болезни, которая в старину звалась любовью».

«Такая болезнь — не редкость и в наши дни, — сказал сёгун. — Как бы узнать, что у Касуи на сердце?»

Тогда кто-то подсказал сёгуну:

«Надо позвать Сасаки Сабуродзаэмона, он его лучший друг».

Сёгун призвал к себе Сасаки и повелел:

«Ступай к Касуе, ухаживай за ним да постарайся выведать, что за печаль у него на сердце».

Сасаки явился ко мне и первым делом принялся меня укорять:

«Из всех приближенных сёгуна ты мне первый друг. Мы с тобой все равно что братья. Почему же ты не сообщил мне о своей болезни?»

«Болезнь моя — сущая безделица, — отвечал я, выслушав его упреки. — Даже родную матушку я не известил. Однако укоры твои справедливы, и я обещаю, если мне станет хуже, тот же час дать тебе знать. А пока, прошу тебя, отправляйся назад ко двору и не тревожься обо мне понапрасну. Право же, будет странно, если ты станешь пренебрегать службой ради того, чтобы находиться при мне».

Так увещевал я своего друга, но тот и слушать ничего не хотел. Несколько дней он ухаживал за мной, беспрестанно выпытывая, что у меня на сердце. Поначалу я запирался, но потом, решив, что такая сдержанность ни к чему, рассказал ему все без утайки.

Выслушав меня, Сасаки воскликнул: «Стало быть, болезнь твоя в самом деле проистекает от любви. Ну что же, в таком случае беду твою избыть нетрудно».

Не успел я опомниться, как он вышел из моей комнаты и прямиком отправился ко двору сёгуна.

Выслушав его, господин мой сказал:

«И впрямь беду его нетрудно избыть».

С этими словами сёгун принялся за письмо государю и повелел Сасаки отнести его во дворец Нидзё. Вскоре от государя пришло ответное послание, в котором говорилось, что коль скоро речь идет о госпоже Оноэ, знатной даме, коей не пристало посещать жилище простолюдина, мне надлежит самому явиться к ней во дворец. Это послание господин мой милостиво приказал доставить мне. Я не знал, как благодарить его за великую доброту.