Поэтическая антология: Кокинвакасю — Собрание старых и новых песен Японии

Во многих родовитых семьях сочинение вака стало видом благородного времяпрепровождения наряду с живописью, каллиграфией и упражнениями в воинских искусствах. Составлялись домашние родовые антологии и индивидуальные сборники, не предназначенные для широкой аудитории. Особенно заметный вклад в дело развития вака внесли семейства Аривара, Ки, Минамото, Оно, Тайра и, конечно же, могущественный разветвленный род Фудзивара. Японской песне покровительствовали как сами императоры, так и знатнейшие придворные сановники: принцы Корэтака и Цунэясу, канцлер-регент Фудзивара-но Ёсифуса, министр Аривара-но Юкихира. Вокруг них складывались поэтические кружки, в их резиденциях проводились турниры утаавасэ.

Составители «Кокинвакасю» включили в антологию по нескольку десятков стихов со знаменитых поэтических ристалищ, проходивших в усадьбе Аривара-но Юкихиры (где-то между 884 и 887 годами), в покоях матери царствующего императора Уда и вдовы императора Коко в годы правления Кампё (в 893 году), в покоях принца Корэсада (в 898 году). На турнирах оттачивалась техника стиха, вырабатывались четкие законы поэтики, а также принципы тематической группировки стихотворений, которые в дальнейшем с успехом применялись составителями «Кокинвакасю» и других придворных антологий.

Среди августейших поклонников вака в первую очередь следует упомянуть императоров Монтоку, Коко, Уда и, разумеется, Дайго, в правление которого увидела свет «Кокинвакасю». Императоры поощряли проведение турниров, а помимо этого, делали все для того, чтобы сложение вака превратилось в норму повседневного придворного быта. Так, микадо мог под настроение поручить любому из придворных сложить пятистишие на заданную тему или устроить небольшое импровизированное состязание. Поводом для упражнений в изящной словесности для поэтов из свиты становились императорские выезды за город: например, путешествие Коко-микадо к реке Аракава, поездки Уда-микадо в Китано, к храму Урин-ин, в Фунаоку, к реке Ои и др. В «Кокинвакасю» мы найдем немало вака , написанных «по высочайшему повелению», причем некоторые стихи были сложены по заказу и затем собственноручно запечатлены авторами на красочных складных ширмах во дворце как дополнение к пейзажным картинам.

Бесспорным поводом для сложения вака становились также всевозможные чествования и юбилеи. Такого рода стихи «к случаю» вошли в свиток «Песни-славословия». Правда, с точки зрения художественных достоинств эти стихи наименее интересны, но практика обмена поэтическими поздравлениями весьма способствовала популяризации вака.

Именно в эпоху «Кокинвакасю» окончательно закрепляется эстетическая основа японской поэзии, особое эстетическое мироощущение, которое в течение двенадцати веков будет доминировать в душе художника «высоких» жанров. Ощущение присутствия Абсолюта и изображение частностей как частей великого Целого, универсума всегда как бы ставит художника в зависимое положение от всего, что его окружает на земле. И в этом — кардинальное отличие взгляда японского поэта, художника от его западного собрата. Он не творец, не демиург — он лишь медиум мироздания, стремящийся найти предельно лаконичную форму для передачи уже существующей, воплощенной в природе прелести бытия. Оттого-то преобладает в японской поэзии элегическая тональность, и даже страстные порывы облекаются в форму печального раздумья. Ведь понять этот мир, выявить моно-но аварэ — это значит принять все жизненные невзгоды, пусть с сожалением, с грустью, но без напрасного протеста, как принимает их все живое на земле.

Сознавая себя частицей мироздания, японский поэт времен «Кокинвакасю» ни на минуту не может представить себя и свое творчество вне мира природы, вне знакомых с детства гор и вод, цветения вишен, птичьих песен. Его образному мышлению совершенно чужда метафизическая абстракция — общее место европейской средневековой поэзии. Ни единого отклонения от реалий окружающего мира мы не найдем в поэтике вака. Дарование же поэта сказывается в том, насколько глубоко сумел он увидеть свое «Ego» сквозь призму явлений природы, насколько тонко сумел передать в скрытой ли метафоре, в неожиданном ли сравнении великое таинство жизни, суть бесконечных метаморфоз, через которые всем суждено пройти.