Ибн Хазм - Ожерелье голубки

Передавал нам Ахмад ибн Мухаммад ибн аль-Джа-сур со слов Ахмада ибн Мутаррифа и Убейдаллаха ибн Яхьи, который ссылался на своего отца, Малика, Хаби-ба ибн Абд ар-Рахмана аль-Ансари, Хафса ибн Асима и Абу Хурейру, что посланник Аллаха — да благословит его Аллах и да приветствует! — говорил: — Семерых осенит Аллах своей тенью в тот день, когда не осенит ничто, кроме тени его: справедливого имама, юношу, который вырос в поклонении Аллаху — велик он и славен! — человека, сердце которого привязано к мечети, когда он выходит из нее и пока он в нее не вернется, двоих мужей, которые полюбили друг друга в Аллахе и сошлись на этом, а затем разошлись, — человека, который упомянул имя Аллаха в одиночестве, и глаза его пролили слезы, человека, которого позвала женщина красивая и прелестная, и сказал он: — Я боюсь Аллаха! — и человека, который подал милостыню и скрыл это, чтобы не знала его левая рука, что расходует правая.

Помню я, что меня позвали в одно собрание, где был человек, образом которого восхищаются, взоры и качества которого любезны сердцам, чтобы поговорить и посидеть вместе, без порицаемого и дурного. И я поспешил к нему, а было это на заре, и, когда я совершил утреннюю молитву и облачился в одежды, явилась мне мысль, и пришли мне на ум стихи. Со мной был один человек из друзей моих, и он спросил меня: — Отчего это молчание? — но я не ответил ему, пока не сложил стихов до конца, а потом я записал их и дал этому человеку, и я отказался идти туда, куда намеревался отправиться. Вот часть этих стихов:

И если бы не было воздаяния, и наказания, и награды, все же следовало бы нам проводить жизнь, и утомлять тело, и приложить всю мочь, и потратить возможное, и исчерпать силу, благодаря творца, который даровал нам милости, раньше чем мы заслужили их, облагодетельствовал нас разумом, которым мы познаем его, и одарил нас чувствами, и ученостью, и знанием, и тонкостями ремесел, и отдал нам небеса, проливающие то, что в них для нас полезно, и вложил в нас предусмотрительность, до которой мы не дошли бы, если бы владели возможностью сами себя сотворить, и не смотрели бы мы на самих себя так, как он на нас смотрит.

Аллах дал нам преимущество над большинством тварей и сделал нас вместилищем слова своего и обиталищем своей веры, и создал он для нас рай, прежде чем стали мы его достойны, но пожелал он потом, чтобы входили туда рабы его только по делам своим и чтобы были благие дела для людей обязательны. Сказал ведь Аллах великий: «Это воздаяние за то, что они делают» [178]. И привел он нас на путь в рай, и дал нам увидеть образ тени его, и сделал крайнюю милость свою и благодеяние к нам и нашим правом и долгом, для него обязательным, и мы благодарим его за дарованное нам повиновение, силу к которому он нам дал, наградил он нас своею милостью, несмотря на свое превосходство. Это щедрость, до которой не доходят умы, и не может описать ее разум. Кто знает господа своего и меру благоволения и гнева его, — ничтожны для того услады исчезающие и преходящая суета. Как же иначе, если дошли до нас угрозы, внимая которым чувствуешь, что встают волосы на теле и тает душа, и сообщил нам Аллах о мучениях, до которых не доходит мысль? Куда же уйти от повиновения этому щедрому владыке, и зачем желать проходящей услады, после которой не уходит раскаяние, и не кончается за нее наказание, и не прекращается позор испытавшему ее? Доколе будет это продление, раз уже услышали мы глашатая, и как будто уже погнал нас погонщик в обитель вечного пребывания — либо в рай, либо в огонь. О поистине, задержаться в здешнем месте — заблуждение явное! [179]

Здесь — да возвеличит тебя Аллах — кончается то, о чем я вспомнил, исполняя обязанности перед тобой, стремясь тебя обрадовать и повинуясь твоему приказанию. Я не отказывался говорить в этом послании о некоторых вещах, о которых упоминали поэты, и много говорили о них, приводя их полностью, как они есть, или разбивая их по главам, с обстоятельными толкованиями. Такова чрезмерность в описании худобы, уподобление дождю слез, которые могут напоить путешественника, совершенное отсутствие сна и отказ от всякой пищи, — но только это вещи, в которых нет истины, и ложь, ни с какой стороны не правдивая. Всякая вещь имеет пределы понятного. Бессонница продолжается ночами, но если бы человек был лишен пищи две недели, он бы, наверное, погиб, и мы говорили, что без сна можно выдержать меньшее время, чем без еды, только потому, что сон — пища души, а кушанья — пища тела; они делят между собой и то и другое, но мы говорили о том, что бывает в большинстве случаев. Что же касается воды, то я видел, что Майсур-строитель, наш сосед в Кордове, мог выдержать без воды две недели в летние жары и довольствовался той влагой, которая была в его пище, а кади Абу Абд ар-Рахман ибн Худжжаф рассказывал мне, что он знал человека, который не пил воды месяц. Я ограничился в своем послании вещами истинными и известными, кроме которых не может существовать ничего, но я упоминаю также многие из названных мной свойств, и этого было достаточно, чтобы я не отошел от пути и обычаев людей поэзии.